Б.С. Хорев

доктор географических наук,

профессор

ЕСТЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКАЯ СПЕЦИФИКА РОССИИ И ПОДХОДЫ РУССКОГО ПАНСЛАВИЗМА.

В настоящей статье рассматриваются следующие вопросы:

1. Вместо введения. Русский путь несовместим с поглощением России мировым рынком.

15-16 июня 1999 г. в Русском Географическом обществе в Санкт-Петербурге состоялась Всероссийская конференция, на которой было доказано, что в нынешней системе мирового рынка мы развиваться не сможем и никогда не обретем в ней конкурентоспособности (если не считать отдельных анклавов - Москвы и Питера). Там подводила итоги своим многолетним изысканиям отечественная экономико-географическая наука, которой академическая экономическая наука просто чурается. Мы уже охрипли, доказывая, что мировой рынок нам в случае отсутствия защитных механизмов (типа единого народнохозяйственного комплекса, центрального планирования, госмонополии внешней торговли) противопоказан. Из-за естественно-природной специфики издержки производства у нас в совокупности много выше, и, если предприятия и влачат жалкое существование, то только за счет минимизации зарплаты, нищенских пенсий, недоплат бюджетникам и иных “ельцинских прелестей”. Какая уж тут конкурентоспособность, хотя технологически мы все еще сильны!

Следует понимать, о каком “рынке” идет речь. Никакого “свободного рынка” в мире давно уже нет. Становление капиталистических монополий покончило с рынком свободной конкуренции, сформировало жестко организованное экономическое пространство, где цены устанавливаются по правилам игры, введенным транснациональными корпорациями и выразителями их интересов - транснациональными банками и их союзами вкупе с правительствами стран “большой семерки”. Какие бы ни были издержки производства в той или иной конкретной стране, на мировом рынке ей приходится выступать со своей продукцией по устанавливаемым мировым ценам, сплошь и рядом торгуя себе в убыток, обрекая свой народ на прозябание, нищету и даже вымирание.

Именно такая практика продиктована транскапиталом сегодняшней России, угодившей в капкан “мнимо-свободного” мирового рынка. Ее технологический и интеллектуальный потенциал уничтожается главным образом именно потому, что она угодила в этот капкан. Ей уготована судьба зависимой периферии мирового рынка. Ее экономическое закабаление уже привело к утрате приоритета национальных интересов, что хорошо иллюстрирует вся история с принятием выгодных Западу законоположений о соглашениях о разделе продукции (СРП).

Будущего у России, поглощенной мировым рынком, нет. Сырьевая специализация страны на мировом рынке делает ее зависимой от финансовых игр на биржах Нью-Йорка, Лондона, Токио.

Поскольку товарообмен наполовину импортный, цены на импортные товары уже диктуют уровень цен на внутреннем рынке в целом. Это хорошо прослеживается по тому, что происходит у всех на глазах, когда был ликвидирован т.н. валютный коридор и рубль стал плавающей валютой. Посмотрите, курс рубля падает, а доллар растет, и обесцениваются зарплаты, пенсии, стипендии, пособия и соответственно растут цены. С какой, собственно, стати?

Это и есть убийственное следствие поглощения страны мировым рынком. А мировой экономический кризис, разразившийся, как на грех, с 1997 года, трясет всю нашу экономику еще больше. Те, кто этого не понимает, не понимает ничего.

С какой, собственно, стати суверенную страну должны интересовать все эти инвалютные шашни? Но это и есть полная зависимость от чужого дяди, устанавливающего свои правила игры, по которым в конечном счете играют и российское правительство и парламентарии.

Вляпались в дерьмо мирового рынка, а уйти от этого, без революционного порыва масс, не способны.

2. Пространство, ресурсный и экологический потенциал России.

Вместе не следует думать, что в России природно-климатические условия влияют на природное хозяйство лишь с отрицательной стороны (повышенные издержки производства)

Если говорить о территориальных ресурсах планеты, пригодных для расселения людей, а, уточняя это понятие, об эффективной территории каждой страны, т.е. той ее части, какая лежит вне пространства с экстремальными условиями, то государства с наибольшей эффективной территорией (в млн. км2): Бразилия – 8,05, США – 7,89, Австралия – 7,68, Китай – 5,95, Россия – 5,51, Канада – 3,64, Индия – 2,90. Россия оказывается на 5-ом месте, в то время как по общей площади, несмотря на распад Советского Союза, - на первом. Эффективная территория России составляет 70% эффективной площади США, в то время как общая площадь (17,08 млн. км2) в 1,8 раза превосходит площадь Штатов.

Конечно, положение Советского Союза в этом отношении было авангардным. Но даже после утраты 5,3 миллиона квадратных километров Россия все еще занимает 12 процентов суши! Половина этой площади не подвержена сколь-нибудь видимой антропогенной или техногенной нагрузке. России принадлежит 15 процентов всех практически не затронутых деятельностью человека земель, 46 процентов мировой площади внетропических лесов, а проживает на этом обширном пространстве всего 2,7 процента населения земного шара, отличающегося высоким образовательным уровнем. Современный россиянин, таким образом, в четыре раза богаче природно-территориальными ресурсами и жизненным пространством, чем среднестатистический житель планеты.

В этом плане хотелось бы опровергнуть выдвинутое одним из российских экономгеографов Ю.Н.Гладким (Изв. РГО, 1998, вып. 1-2) сомнительное положение о том, что Россию отличает зона “евразийского неудобья” (так и сказано). С чисто эмоциональной точки зрения это, конечно, непатриотично, а с чисто научной – абсурдно.

Да, и климатические и иные особенности России осложняют жизнедеятельность в ее пределах, но надобно бы помнить и о огромном массиве чистого воздуха, необъятных пространствах, свободных от хозяйственной деятельности, колоссальных запасах вод, лесов, дикорастущих растений. Недаром именно в ней, в России, 30 июня 1998 г. на международной научной конференции в Красноярске принято обращение к ООН о создании на ее территории (в Эвенкийском автономном округе – в районе падения тунгусского метеорита) на площади, равной Франции и Англии, вместе взятых, с самой низкой плотностью населения (ниже только в Антарктиде) “Парка планеты Земля №1”.

Итак, Россия считается одним из немногих на земном шаре центров стабилизации биосферы. Север, часть Западной Сибири, Восточная Сибирь, Дальний Восток – 2/3 всей площади страны – сохранили естественные экосистемы.

С другой стороны, очевидна суровость климата. Площадь “вечной” мерзлоты – более 10 млн. км2. (это намного больше площади знаменитого “русского чернозема”). Продолжительность залегания снежного покрова от 60-80 дней на юге до 260-280 на Крайнем Севере. Средняя температура января от 0 до минус 5 на западе европейской части до минус 40-50 на северо-востоке. Абсолютный минимум - 710С. Но именно благодаря суровости географии России в ней больше, чем где бы то ни было, территорий, не задетых хозяйственной деятельностью. Дикая природа здесь – это научный термин.

И, разумеется, никакое это не “неудобье”, тем более евразийское. Лукавый термин!

В этой связи требует уточнения представление об “экстремальности”: сама природа таких оценок не знает – для нее характерна лишь закономерная изменчивость природных процессов. “Экстремальными” состояния этой изменчивости считаются в связи с экономическими и технологическими особенностями человека создавать для себя непосредственную среду, соответствующую его экономическим требованиям, и поддерживать ее функционирование непрерывно для воспроизводства своей жизни, а также обеспечивать устойчивое введение земледельческо-животноводческого хозяйства. И то и другое – составляющие обмена человека со средой, условия его воспроизводства.

3. Естественно-природная специфика России и хозяйственно-исторический процесс.

В последние годы, столкнувшись с рыночным верхоглядством, упорно, несмотря на недопонимание, разрабатываю тему о решающем влиянии на экономику страны, особенно рыночную, нашей естественно-природной специфики. Не понимают этого ни буржуазные “демократы”-либерморы, убежденные, что все у нас должно быть, как на “мировом рынке”, ни марксисты, убежденные в решающей роли производственных отношений. Но многие элементы этих отношений, сложившись исторически за столетия, как раз и обусловлены естественно-природной спецификой, экономико-географическими условиями страны.

В этом еще раз убедило меня ознакомление с трактатом заведующего кафедрой МГУ, чл.-корр. РАН Л.В.Милова “Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса” (“Вопросы истории”, 1992, №4-5).

Как и я, профессор Милов рассматривает историческое ядро Русского государства, то есть Нечерноземье. Здесь оно сформировалось после Киевской Руси, отсюда пошли заселение и колонизация новых земель.

Хотя я по профессии экономгеограф, ставший также экономистом и демографом, коснусь исторических давностей.

Русская нация сложилась на севере нынешней Восточно-Европейской равнины, куда восточных славян оттеснили с пригожих степей Причерноморья, Приднепровья и предгорий Предкарпатья бесконечные орды кочевников, передвигавшихся в начале нашей эры из глубин Азии на запад.

Мы и сами когда-то, похоже, кочевали (“да, скифы, мы”, - писал Блок). Кочевники разгромили и Киевскую, и Галицкую Русь, добрались до Рима. А предки русских уходили на север, смешиваясь там с местными финно-угорскими племенами, укрывались от конников в лесах, в непроходимых когда-то дебрях.

Так нас оттеснили от Черного моря, от путей в древнюю Грецию и Рим, и потребовалось немало времени, чтобы вернуться к скифским курганам. Одних славян теснили на север, другие уходили на запад и юго-запад, где они и раньше обитали, по обе стороны Карпат, на южном побережье Дуная (А.С. Хомяков (1804-1860) считал, что славяне жили чуть ли не по всей Европе).

Не было тогда сильного централизованного государства, способного противостоять восточным ордам и только позже оно постепенно сложилось в Северо-Восточной Руси (как ее позже назвали по отношению к прежним, разгромленным Киевскому и Галицкому Великим Княжествам).

Татаро-монгольское иго распространилось и на Северо-Восточную Русь (не считая Великого Новгорода), но именно там в конце XV - начале XVI века образовалось-таки единое централизованное государство, после победы на Куликовом поле окончательно освободившееся от унизительных поборов и дани, уплачиваемой азиатским наездникам, окопавшимся к тому времени на Нижней Волге (Золотая Орда). Сформировалось оно в местах, со всех сторон защищенных лесными дебрями и великими реками - Волгой и Окой. Уже к югу от Оки начиналась “Дикая Степь” , будущий Центрально-Черноземный район. Но и там было достаточно островных лесных массивов, по которым устраивались засечные линии.

Леса были богаты дичью, грибами, ягодами, реки - рыбой, а коллективная расчистка лесов, подъем целины, то есть прежде не распаханных земель, перелог или подсека давали хотя и скудные, но устойчивые урожаи (от сам-2 до сам-4, а кое-где и 5-ти). Это Причерноморье нет-нет и выжигалось суховеями, здесь же их влияние ослабевало.

Хозяйственная устойчивость пусть даже на весьма скромном уровне, - вот к чему постоянно стремился русский человек. В Московском государстве в средние века он ее достигал, а в благодатном Причерноморье и Приднестровье - нет.

Очень интересен опыт складывания мощного государства вдали от морских побережий и теплых краев, в окружении опасных соседей - сначала на юго-востоке, а затем, с началом польско-литовской экспансии (со стороны западных славян, ставших католиками, в отличие от православной Руси) и экспансии немецкого Тевтонского ордена - и на западе. “Варяги” (норманны, скандинавы) стоят как бы в особицу, они были воинственны, но их было немного, и завоеватели сами поглощались, ассимилировались завоеванными народами, как это случилось, по некоторым данным, с династией Рюриковичей и ее дружинами.

Такая же участь постигла и монгольских ханов, завоевавших китайские земли.

Азиатская конница уже ни на кого не наводила ужас, русские сами перешли от воловьей к конной тяге, от ладьи и волокуши - к колесу. Волов оставили в юго-западной Руси.

Переход от речной ладьи к колесу и колеснице с конной тягой для сухопутной нации был значительным историческим поворотом, ознаменовавшим начало формирования искусственной дорожной сети (помимо естественной водной). Но естественная транспортная речная сеть еще долго превалировала на Руси. Сухопутные дороги были либо волоками из одной речной системы в другую, либо подъездными путями к большой воде.

Прогрессивное влияние совокупности азиатских нашествий заключалось в том, что они показали народам отсталой Европы - и Восточной, и Западной - все значение армий степных кобылиц и жеребцов. Массовое использование их в качестве тягловой силы произвело переворот и в земледелии, и на транспорте.

Не была здесь исключением и часть предков русских, приспособивших для своих нужд лошадей еще в своем “скифском” прошлом.

Так, несмотря на присущее ранним векам варварство, разные культуры обогащали друг друга. Позже, к примеру, из колонизованной испанцами Южной Америки в Европу завезли картофель, и он прекрасно прижился в России, в среде европейских, так сказать “индейцев”, весьма схожих с краснокожими, если судить по современным мексиканским телесериалам. В России картофель стал буквально “вторым хлебом”, во все времена - и до сих пор - позволяя русским наживать.

И в моей усадьбе в Налуцком - на Верхней Волге картошке традиционно отведено почетное место, хотя и получается она, если подсчитать затраты, особенно на транспорт, “золотой”.

Именно с новыми сельхозкультурами, их распространением по Земле, с приучением диких животных и особенно с новыми орудиями труда (от сохи до комбайна) связаны подлинные перевороты в производительных силах и складывающихся на их основе производственных отношений. При этом важную роль на планете играли и грают различия в естественно-природных условиях от места к месту.

Русским, оказавшимся на севере континента, пришлось развиваться как нации в весьма непростых природно-климатических условиях: низкое плодородие почв, короткий цикл сельскохозяйственных работ, прерываемый заморозками, суровые и длительные зимы, требующие заблаговременной заготовки запасов и на прокорм, особенно для скота, и на отопление.

Вот как описывает данную ситуацию Л.В.Милов (1992):

"...Основная причина кроется в специфике природно-климатических условий исторического центра России. Ведь здесь, при всех колебаниях в климате, цикл сельскохозяйственных работ был необычайно коротким, занимая всего 125-130 рабочих дней (примерно с середины апреля до середины сентября по старому стилю). В течение, по крайней мере, четырех столетий русский крестьянин находился в ситуации, когда худородные почвы требовали тщательной обработки, а времени на нее у него просто не хватало, как и на заготовку кормов для скота...

Крестьянину на западе Европы ни в средневековье, ни в новом времени такого напряжения сил не требовалось, ибо сезон работ был там гораздо дольше. Перерыв в полевых работах в некоторых странах был до удивления коротким (декабрь-январь). Конечно, это обеспечивало более благоприятный ритм труда. Да и пашня могла обрабатываться гораздо тщательнее (4-6 раз).

В этом заключается фундаментальное различие между Россией и Западом, прослеживаемое на протяжении столетий. Еще в XVIII в. агроном И.И. Комов писал: "У нас... лето бывает короткое и вся работа в поле летом отправляется... В южных странах Европы, например, в Англии (!) под ярь и зимою пахать могут, а озимь осенью в октябре, в ноябре сеять... Поэтому у нас еще больше, нежели в других местах, работою спешить должно". За этими скупыми, сдержанными оценками скрывается колоссальное различие с Западом не только в возможностях земледелия, но и в укладе жизни крестьянина, во всей его культуре в целом и т.п.

...Для крестьянина разница урожая всего лишь в один "сам" имела в России громадное значение ибо давала возможность иметь хотя бы минимум товарного зерна. Однако достигнуть урожая в сам-4 по Нечерноземью не удавалось на протяжении многих веков. Крестьянину оставался один выход - резко снижать свое потребление и таким образом "получать" товарный хлеб, но такой выход был, конечно, иллюзорным, так как не мог создавать серьезных товарных запасов.

...Отсюда правомерен главный вывод: крестьянское хозяйство коренной территории России обладало крайне ограниченными возможностями для производства товарной земледельческой продукции, и эти ограничения обусловлены именно неблагоприятными природно-климатическими условиями".

По аналогии со статьей Милова придется и мне сослаться на свою статью “И все ушло в песок Нечерноземья...” (журнал “Сельская Новь”, 1990, №10), где было сказано следующее (в кратком изложении).

В НЧЗ никогда не было крупного земледелия (не считая пригородного хозяйства), поскольку климатические условия здесь таковы, что нигде в мире на таких широтах в глубине континентов (т.е. при континентально-северном климате) широко земледелием, в особенности зерновым, не занимаются. Отсюда широкое развитие до революции различных земледельческих промыслов и отходничества, и о "раскрестьянивании" в НЧЗ Ленин писал еще в конце ХIХ века. В своей работе "Развитие капитализма в России", он, говоря об отхожих промыслах, называет Смоленскую губернию. В начале века в год отход со Смоленщины на заработки составлял 200 тысяч человек. Немногим более 100 лет тому назад среди проживающих в Москве крестьян смоленские занимали третье место (после Московской и Калужской губерний). Девятое место смоленские крестьяне занимали в Петербурге. Одно из первых мест было за Смоленщиной и по переселению в Сибирь. Десятки тысяч смолян переселились за Урал еще до революции.

То, что зря сильно тратились на НЧЗ ввиду суровых условий северного земледелия, отмечал крупный польский специалист доктор сельскохозяйственных наук Станислав Хлодзик (в журнале "Нова весь"). И, действительно, скажем, ведь основной район земледелия в Канаде лежит в широтах, равнозначным полосе между Крымом и Киевом, севернее - леса, а не пашни. Правда, С.Хлодзик не учитывал традиций российского северного земледелия с его вологодским маслом, костромской и даже холмогорской породами молочного стада. Но стоило бы тогда прислушиваться к нему в том, что касается специализации на производство зерна в более южных регионах.

Хотелось бы напомнить, что, начиная с 1974 года, т.е. за 15 лет (до 1990 г.), на развитие НЧЗ было направлено 98 миллиардов рублей капвложений. Затраты просто колоссальные (10 БАМов!), а ожидаемых результатов они не дали. Значительная прибавка сельхозпродукции была отмечена только в двух областях - Московской и Ленинградской с их пригородной специализацией, а в большинстве производство даже сократилось. Только ли в оттоке людей из села тут дело?

С самого начала неправильно были определены приоритеты капвложений. Так, по первому постановлению по НЧЗ (1974 г.) была поставлена задача довести производство зерна в регионе до 45 млн.тонн. И хотя по второму и третьему постановлениям назывались уже совсем другие цифры (соответственно 35 и 29 млн.тонн), сама постановка вопроса показательна. Между тем НЧЗ никогда не был регионом зернового хозяйства, здесь в условиях рискованного северного задолго до революции сложились лишь отдельные очаги: молочной специализации - на базе поемных богатых лугов по многочисленным рекам, льноводческой специализации, по отдельным видам овощей (например, по луку). Для собственных нужд выращивали серые хлеба и картофель, не слишком заботясь об урожайности. После коллективизации специализация постепенно утрачивалась, а регион занялся решением непосильных для него проблем.

В последние два десятилетия приоритеты в его развитии стали обосновываться не столько экономически, сколько политически: "больное сердце России", "основа русской национальной самобытности" и т.п. Все это справедливо, но давайте все же отрешаться от иллюзий и смотреть на вещи исходя из сложившихся социально-экономических и исторических реалий. Русский человек стал смотреть в массе своей горожанином, рабочим, специалистом, интеллигентом, и, правда, кое-что, наверное, и потерял, оторвавшись от земли, но немало и приобрел. И, надо думать, как сохранить национальные корни в новых условиях, в условиях интернационалистского быта наших основных жизненных центров, а не провозглашать лозунги типа "назад, к патриархальному быту" и вроде того (и в прошлом, и теперь). Проповедуя их, часть наших российских писателей, таких, как Василий Белов, к мнению которых в советское время прислушивались в руководстве страны, не исходили из реалий и по сути заводили нас в новый тупик. В результате же ползучего контрреволюционного переворота конца 80-х-начала 90-х годов Россия попала в такую яму, какую и представить себе раньше было трудно.

В Центрально-Восточной Европе есть небольшая страна, близкая по условиям крестьянского труда к Центральной России, со славянским населением, мало отличающимся от русских. У нас Ивановы, у них Иванички. Это гористая Словакия, где благодаря гористости условия похуже, чем в окружающих землях. Недавно попался мне в руки роман “Влюбленный в жизнь” словака Андрея Плавки, как раз и живописующий крестьянскую Словакию. И сразу замечаешь, насколько все же благодатнее этот край.

И вместе с тем замечаешь, насколько робки - по сравнению с русскими - словаки.

Л.В. Милов, с которым мы, выходит, шли параллельными путями, опубликовал с тех пор две монографии , касающиеся данной темы. В настоящей статье мы вынуждены будем давать краткое изложение работ авторов типа Милова, дабы не создавалось впечатление, что один лишь Б.С. Хорев упорно “навязывает” соответствующую “специфику” России (если говорить о статьях в научных журналах, а не в газетах, которых оказалось уже довольно много, то наиболее последовательное изложение собственной позиции автор дал в статье “Экономико-географическая специфика России и переход к рынку” - Изв. РГО, 1994, вып.3, поступила в редакцию 30 октября 1993г.).

В обобщающей монографии Л.В. Милова “Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса” (Москва, Росспэн, 1998) сообщается:

“Самым важным, на мой взгляд, просчетом было отсутствие должного понимания роли природно-географического фактора в истории народов России и Российского государства (разрядка наша - Б.Х.).

Впрочем, историки знали общую оценку роли географического фактора по работам С.М. Соловьева и отчасти В.О. Ключевского, знали, “как выгодны для быстроты развития общественной жизни соседство моря, длинная береговая линия, умеренная величина резко ограниченной государственной области, удобство естественных внутренних сообщений, разнообразие форм, отсутствие громадных подавляющий размеров во всем, благорастворение воздуха, без африканского зноя и азиатского мороза”. С.М. Соловьев предельно обобщенно отметил, что “природа для Западной Европы, для ее народов была мать; для Восточной, для народов, которым суждено было здесь действовать, - мачеха”. Народы Востока Европы и прежде всего русский народ не имел таких, по С.М. Соловьеву, важнейших условий оптимального развития, как “благоприятный климат, плодоносные почвы, многочисленное народонаселение в обширной и разнообразной стране, что делает возможным разделение занятий, обширную внутреннюю торговлю, беспрерывные сообщения различных местностей друг с другом, процветание больших городов”. Отсутствие этих условий, как справедливо отмечал наш великий историк, имело решающее влияние на характер российской государственности: “Когда части народонаселения, разбросанные на огромных пространствах, живут особною жизнию, не связаны разделением занятий, когда нет больших городов... когда сообщения затруднительны, сознания общих интересов нет: то раздробленные таким образом части приводятся в связь, стягиваются правительственною централизациею, которая тем сильнее, чем слабее внутренняя связь. Централизация... разумеется, благодетельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось”. Эти глобальные положения, звучащие почти по-марксистски, в конечном счете вызвали резкую реакцию. Советские официальные издания в 30-х годах ХХ в. сформулировали весьма жесткое положение о том, что влияние географического фактора на характер и темпы развития народов и государства есть порождение буржуазной науки, то есть в корне неверно. Вероятно, в то время такой идеологический маневр имел какой-то смысл, ибо совпадал с лозунгом: “Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики”. Стремительная индустриализация страны, быть может, и требовала таких исторических постулатов. Однако, превратившись из временных в постоянные, они, в конце концов, стали первичной основой безудержной корректировки нашей истории “под западную”. Со временем советские люди о нашем климате и вовсе как бы забыли; стали строить здания из стекла, стали проектировать и воздвигать жилые строения с более тонкими стенами и огромными, почти во всю внешнюю стену комнат, окнами, что вызвало завышенный расход энергии в различных ее видах, не говоря уже о затратах на инфраструктуру экономики страны. Вероятно, и виднейшие наши реформаторы не избавились от влияния фигурирующей в наших учебниках отечественной истории концепции, где все шло, как на Западе, только с некоей временной задержкой, а фундаментальным климатическим и природным факторам не уделено никакого внимания. Впрочем, большинство наших реформаторов - специалисты по зарубежной экономике или истории. Ведь дело дошло до того, что при рассмотрении современных проблем сельского хозяйства в упрек нашим аграриям обычно приводят в пример, опираясь на ложные представления о возможностях нашей природно-климатической зоны, практику Финляндии, Швеции и даже Канады, расположенных в совсем иных климатических областях.

Далее Милов отмечает роль своих работ в разработке означенного вопроса, считая, не более или не менее, что им разработана новая концепция истории России, исходящая из ее естественно-исторических предпосылок развития. Я с ним согласен, отмечая в то же время, насколько мы, отечественные эконом-географы, неоправданно скромны в претензиях на приоритеты. А приоритеты есть. Далее Милов пишет:

“По прошествии довольно непродолжительного ряда лет выяснилось, что предложенная концепция истории России как общества с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта получила признание. В публицистике уже в 1995 г. необычайная краткость сезона земледельческих работ в России и необходимость особой организации труда в этой сфере производства фигурирует в качестве как бы уже общеизвестной истины. Однако до вполне серьезного восприятия столь важной особенности бытия российского общества и ее влияния на российский исторический процесс еще довольно далеко”.

Милов делает довольно суровый для нашей страны вывод: “Думается, что даже краткое знакомство с особенностями климатических и почвенных условий Европейской части должно содействовать реальному восприятию того факта, что в исторических судьбах и Древнерусского государства, и Северо-Восточной Руси, и Руси Московской, не говоря уже о Российской империи, наш климат и наши почвы сыграли далеко не позитивную роль. История народов России, населяющих Русскую равнину - это многовековая борьба за выживание”.

За ответом на некоторые вопросы снова вернемся к фундаментальной статье профессора Милова, который на высоком уровне обобщений связал весь исторический процесс становления не только русской нации, но и русского национального характера с естественно-природной спецификой России.

“Фундаментальные особенности ведения крестьянского хозяйства в конечном счете наложили неизгладимый отпечаток на русский национальный характер. Прежде всего речь идет о способности русского человека к крайнему напряжению сил, концентрации на сравнительно протяженный период времени всей своей физической и духовной потенции. Вместе с тем вечный дефицит времени, веками отсутствующая корреляция между качеством земледельческих работ и урожайностью хлеба не выработали в нем ярко выраженную привычку к тщательности, аккуратности в работе и т.п. Экстенсивный характер земледелия, его рискованность сыграли немалую роль в выработке в русском человеке легкости в перемене мест, извечной тяге к “подрайской землице”, к “Беловодью” и т.п., чему не в последнюю очередь обязана Россия ее огромной территорией, и в тоже время умножили в нем тягу к традиционализму, укоренению привычек (хлебопашей есть раб навычки”). С другой стороны, тяжкие условия труда, сила общинных традиций, внутреннее ощущение грозной для общества опасности пауперизации дали почву для развития у русского человека необыкновенного чувства доброты, коллективизма, готовности к помощи, вплоть до самопожертвования. Именно эта ситуация во многом способствовала становлению в среде “слуг общества” того типа работника умственного труда, который известен как тип “русского интеллигента”. В целом можно сказать, что русское патриархальное, не по экономике, а по своему менталитету крестьянство капитализма не приняло”.

Не принимает оно его, капитализма, и теперь, несмотря на все усилия “западников”. А в основе - глубокая естественно-природная специфика, в какой-то мере даже уникальность России, какую я не раз показывал в статьях, в брошюре “Антирынок” (1994), в последней монографии “Очерки геоглобалистики и геополитики” (1997).

Таковы корни естественно-исторически сложившейся в наших условиях “русскости” (а теперь гадайте, что это такое). Помимо корней естественно-исторических, есть еще корни религиозные, фольклорно-литературные, геополитические, но об этом - особый разговор.

Из географов на естественно-природную специфику России в последние годы обратил внимание проф. Н.Н. Родзевич (Москва). Это в основном его статьи “Основные особенности природы России и их влияние на хозяйство и экологические условия страны” (“География в школе”, 1995, №3) и “Эколого-географические последствия разрушения Советского Союза” (там же, 1998, №3).

По мнению Н.Н. Родзевича, сделавшего, кстати, ссылку на Б.С. Хорева, многие черты природы России связаны с ее северным положением. Почти вся страна к северу от 50о северной широты. Кроме России лишь несколько государств располагаются на этих широтах. В Европе к их числу относятся Польша, северная часть Германии, Дания, Бельгия, Великобритания, Ирландия, страны Балтии. Но в отличие от России все они находятся в непосредственной близости от теплого сектора Атлантического океана и его морей. Поэтому их климат намного мягче, чем на Русской равнине. Так, годовая амплитуда температур в Лондоне составляет 15о, в Берлине - 19о, в Варшаве - 22о, в Москве же она достигает 28о Соответственно и условия для хозяйственной деятельности, прежде всего для земледелия, в России намного хуже, чем в других европейских странах.

Из крупнейших по площади государств наиболее близка России по географическому положению Канада. Значительная ее часть также находится к северу от пятидесятой параллели. Но в отличие от России наиболее обжитая часть Канады, почти весь ее зерновой пояс находятся к югу от этой параллели или в непосредственной близости от нее к северу. Иначе говоря, земледелие Канады и большая часть ее населения сосредоточены на территории, аналогичной Украине, которая находится целиком южнее нашей страны.

Более половины территории России (64,3%) располагается к северу от шестидесятой параллели. На такой широте в Европе находятся лишь Финляндия, Исландия, большая часть Швеции и почти вся Норвегия. Но в отличие от России эти страны интенсивно обогреваются теплыми водными и воздушными струями Атлантики и потому имеют относительно мягкий климат. Самая холодная территория на этих широтах - ледовый остров Гренландия. Ландшафтно-климатические условия Аляски и северной части Канады сходны с условиями в северной половине России. Но в нашей стране находится самая большая в северном полушарии территория с экстремальными природными условиями. От всех названных северных стран и территорий (кроме Гренландии) Россия отличается суровостью климата: низкими температурами зимы и ее продолжительностью, меньшим количеством осадков, большими годовыми амплитудами температур. В России находится мировой полюс холода (Оймякон), где температура зимой опускается до -50о, -60оС. Вся северная половина России очень уязвима к антропогенным воздействиям. Нарушенные эко- и геосистемы здесь крайне медленно компенсируют нанесенный ущерб, легко разрушаются. В целом Россия отличается от других стран северного полушария наиболее ранимой природой. За исключением некоторых небольших регионов Предкавказья и Северного Кавказа, вся Россия - холодная северная страна. Однако не только этим определяются географические особенности нашей страны. На таких же широтах существуют другие крупные регионы с достаточно суровыми климатическими условиями: Аляска, Гренландия, п-ов Лабрадор. Но все эти регионы имеют очень небольшое, разреженное население. Иное положение в России. На ее территориях с неблагоприятными труднейшими климатическими условиями проживает огромное количество людей. Такие крупные города и важные промышленные центры нашей страны, как Санкт-Петербург, Архангельск, Петрозаводск, Мурманск, Воркута, Якутск, Норильск, Магадан и другие, находятся вблизи шестидесятой параллели или даже далеко к северу от нее. Лишь на 40% территории нашей страны люди могут строить города и поселки без специальных дорогостоящих мер защиты от неблагоприятного воздействия суровой, малопригодной для обитания природной среды. Большие расходы на отопление, строительство, одежду, питание удорожают жизнь россиян. Особенно пагубно сказывается суровость климата на сельскохозяйственном производстве. В холодной стране необходимо иметь в рационе питания повышенное содержание белков животного происхождения. Но интенсивное животноводство в России затруднено из-за нехватки более ценных кормовых культур - кукурузы и сои: они могут вызревать у нас лишь на ограниченных территориях. Многие жизненно важные сельскохозяйственные культуры на территории России не растут или же их выращивают на очень небольших площадях. После распада Союза наша страна лишилась хлопка, большей части чая, в значительной степени сахара, кукурузы, подсолнечника.

Во внутренних частях огромного материка Евразии континентальные полупустыни и пустыни занимают самое северное положение в мире. Они находятся в непосредственной близости от южных границ России. На севере нашей страны располагаются арктические ледяные пустыни. Таким образом, Россия - единственное государство мира, окаймленное двумя поясами пустынь. Удаленность от Атлантического океана в совокупности с воздействием арктических и южных пустынь усугубляет континентальные черты климата. В результате около 45% всех земледельческих угодий России находятся в условиях недостаточного увлажнения.

От всех других стран мира Россия отличается и огромными размерами территорий с мерзлотными грунтами. На 64% площади нашей страны распространена многолетняя мерзлота. Причем к востоку от Енисея она встречается вплоть до самых южных границ государства.

Присутствие мерзлоты отрицательно сказывается на всех отраслях хозяйства, приводит к усложнению технологий строительных работ, к росту себестоимости продукции. Строительство домов и любых других сооружений на обширных пространствах нашего государства требует применения специальных мер, которые должны предохранять мерзлоту от деградации. В противном случае постройки будут разрушены. На многолетней мерзлоте любое строительство требует сохранения растительного покрова. Многолетняя мерзлота вызывает у людей множество многообразных проблем, которые не возникают в большинстве других стран мира.

Очень серьезным, я бы сказал, антирыночным выступлением является статья доктора биологических наук А.Г. Малыгина “Климат против рынка” (“Природа и человек”, 1995, №12).

Обратимся прежде всего к фактам из экономической географии, - пишет Малыгин. Наиболее очевидный из них состоит в том, что более плотному заселению пустынных, горных и приполярных областей планеты препятствует затрудненность в этих местах хозяйственной деятельности. Иначе говоря, в этих областях сложно поддерживать самоокупаемую экономику. Очевидным также является и тот факт, что в местах, более плотно заселенных людьми, эффективность экономики в сильной степени зависит от климата, то есть существуют климатические зоны более оптимальные для развития экономики и менее оптимальные.

По сравнению с другими промышленно развитыми странами Россия находится в самой жесткой климатической зоне.

Чтобы убедится в этом, достаточно взглянуть на климатическую карту мира. На 80 процентах территории страны положительная температура удерживается меньше 90 дней в году. Среднеянварская температура в Москве -10 - -11оС. Это на 7-8о ниже, чем в Хельсинки и Стокгольме - столицах самых северных стран Европы. Мягкий климат стран Северной и Западной Европы, как известно, обусловлен близостью Гольфстрима. Поэтому для столиц наиболее развитых стран Западной Европы имеет место следующий градиент среднеянварских температур: Берлин 0о, Париж +3о, Лондон +5о. В главном городе Соединенных Штатов Америки Нью-Йорке среднеянварская температура составляет +10оС. Таким образом, на большей части территории этих стран температура не опускается ниже нуля по Цельсию. В то же время большинство стран Восточной Европы из-за их более континентального положения по показателю среднеянварских температур приближаются к странам Северной Европы (-2о - -4оС).

Из-за жестокого климата расход топлива для обогрева на душу населения в России в несколько раз превышает расход топлива на аналогичные цели в любой из развитых капиталистических стран. Действительно, если большая часть немцев, французов или англичан еще недавно обходились зимой теплым одеялом с грелкой, то в России для целей обогрева всегда сжигали целые поленницы дров. Расходы на одежду и обувь по тем же причинам в России тоже в несколько раз больше. Стены жилых построек в 2-3 раза толще, чтобы сохранить тепло. Дома и дороги требуют более частого ремонта, поскольку многократные замораживания и размораживания воды в трещинах приводят к их быстрому разрушению. Канализацию и водопровод для предохранения от замерзания приходится заглублять на двухметровую глубину в отличие от метровой, которая практикуется в США. На все требуется дополнительные расходы времени, энергии и материалов. Сельское хозяйство неконкурентно из-за короткого лета. Отсюда, для того, чтобы достичь уровня жизни развитых европейских стран, русский человек при условиях одинаковой организации общественной жизни должен работать существенно интенсивнее или продолжительнее.

Подробно изложив вопросы специфики России, Малыгин делает убедительный вывод:

Если же мы хотим в условиях рыночной экономики достичь уровня жизни высокоразвитых стран, то необходимо разработать и внедрить технологии, позволяющие извлечь из недостатков нашей природно-климатической зоны преимущества, полностью компенсирующие эти недостатки. Это трудная, почти фантастическая задача. Но только после ее решения возможна либерализация экономических отношений с внешним миром. Все другие попытки сторонников рыночной экономики достичь процветания в обход принципиальных ограничений, накладываемых экономической географией, по своей безысходности напоминают попытки изобретателей вечного двигателя обойти закон сохранения энергии.

Нельзя также не согласиться с позицией В. Клименко (“Россия: тупик в конце туннеля? - “Общественные науки и современность, 1995, №5), приводящего материал об уровнях энергопотребления в странах мира в зависимости от природных условий. “Чем холоднее климат и чем больше территория страны, пишет Клименко, тем выше уровень удельного потребления энергии, обеспечивающий жителей данной страны приемлемые условия существования”.

Исходя из этого материала, автор статьи “Горькая теорема” А. Паршев” (еженедельник “Дуэль”, 1996, 19) делает следующий вывод:

Если мы примем потребляемую в странах с почти идеальным климатом (к ним относятся, например, Таиланд, Малайзия, Кипр, Зимбабве, Иордания) энергию за 1, то для достижения приемлемых условий существования в других странах следует это количество умножать на К, причем значение этого К таково:

Мексика – 1,6;

Южная Корея, Япония, западноевропейские страны, Австралия – от 2 до 2,5;

США – около 5;

Россия – около 8;

Хотя для США коэффициент довольно велик, следует иметь в виду, что он рассчитан для всей территории страны, а в основном население и производство в США сконцентрированы на двух побережьях с мягким климатом. Коэффициент нормирования рассчитан для условий жизни, а не для промышленного производства, но принципиальной разницы нет. Даже в относительно безлюдных производствах приходится поддерживать определенный температурный режим. Чего стоит, например, разогреть цистерну химического продукта или разгрузить вагон мерзлого угля.

Вот тут-то и зарыта главная собака! Всего несколько лет назад сама мысль о том, что производство может быть невыгодным или даже остановлено из-за платы за электроэнергию, просто не укладывалась в голове. Сейчас рынок вот уже действительно все расставил по местам.

Наконец, я хочу напомнить о позиции гл. редактора “Дуэли” А. Мухина (“Путешествие и демократии в дерьмократию и обратно”, 1993), на которую я уже ссылался в брошюре “Анти-рынок” (1994), тем самым как бы завершая обзор основной литературы по данному вопросу.

“Жить в России нелегко и по географическим и по климатическим условиям. Короткое, хотя и жаркое лето сменяется длинной и часто холодной зимой. Это требует большого труда на строительство теплых жилищ, но главное – на их обогрев. Огромные расстояния требуют больших затрат энергии на их преодоление…

Жить в нашем государстве значительно труднее, чем в любом другом, значительно дороже. Урожай из-за климата меньше, чем в других странах, а следовательно, пахать, сеять и убирать надо больше и дольше. По сравнению с гражданами других стран, житель России тратил и тратит в несколько раз больше труда на то, чтобы просто выжить”.

Исходя из сказанного, по сути в естественно-исторических условиях России ныне возможны всего три основные модели экономического развития.

Первая, ныне осуществляемая. Она возможна только в том смысле, что уже навязана обществу (именно навязана, поскольку не вытекает из естественных причин). Это сочетание рынка с полной внешней открытостью миру, которой так гордятся наши реформаторы (а последние указы Ельцина ее еще больше усилили). При рыночных факторах развития страна будет разорена Западом, а так называемую “селективную поддержку” получат лишь те производства, кои выгодны ему, либо так или иначе его обслуживают. Коренное население будет вымирать, для добычи сырья и топлива будут ввозиться иностранные рабочие. Отдельные местности, особенно две наши столицы, будут относительно “процветать” в качестве колониальных форпостов типа Бомбея или Калькутты в Индии. Большая часть страны будет деградировать и дичать.

Вторая модель: рыночные отношения внедряются при практически захлопнутых дверях. Терпит фиаско все словоблудие относительно вхождения в мировую цивилизацию. Мы отгораживаемся и от Запада и от Востока. При этом варианте – рынок тоже разовьет невиданные факторы удорожания, и народу станет так же трудно жить, как и при первом варианте, но не будет уже изобилия импортных товаров, а, значит, и пресловутого “товарно-рыночного рая”.

И, наконец, третья модель – модель нормального экономического развития, с ориентацией на внутренний рынок, на постоянное повышение уровня жизни, на сдерживание роста цен по всей цепочке, и, значит, на планово-слаженную экономику. В этом случае мы выходим и на внешний рынок, становимся конкурентоспособными на нем. Более того, при отказе от гонки вооружений, не мы будем опасаться конкуренции Запада, а он – конкуренции наших товаров. Гонка вооружений была нужна Западу еще и потому, что он боялся этой конкуренции. Наши высокотехнологичные производства в этом случае завоевывают иностранные рынки. Мы вовсе не отгораживаемся от мирового рынка, и в обмен на нашу продукцию ввозим и разные импортные штучки (но более высокого качества, чем сейчас).

Еще одно условие третьей модели, естественной для нашей страны.

Не так давно автор побывал на одном из крупнейших московских предприятий (точнее это НИИ и завод, т.е. НПО), производящем высококлассные, автоматизированные системы управления – для космоса, для оборонки, для гражданских нужд. Видел аппаратуру стоимостью в десятки миллиардов рублей неработающую, ржавеющую. Видел остановившиеся полупустые цеха. Слушал жалобные и сердитые речи.

Именно такие НПО определяют экономическое лицо страны, - не банки и не склянки, а высокотехнологичные производства, индустрия ХХI века. а развиваться они смогут, основываясь на трех китах: а) общенародная собственность; б) если не централизованное, центральное планирование; в) единый народнохозяйственный комплекс. И даже финансово-промышленные группы здесь не помогут, только лишь могут оттянуть их конец (в условиях первой модели).

4. Некоторые прикладные аспекты

В свете вышесказанного относительно более ясен вопрос о систематическом повышении цен на энергоносители и железнодорожных тарифов и необходимости их снижения, все время поднимаемый в печати, особенно в оппозиционной. А воз и ныне там. Наиболее остро и широко этот вопрос ставится главной администрации Краснодарского края Н.И. Кондратенко. Поучителен в этом смысле подготовленный им в соавторстве с председателем Законодательного собрания В.А. Бекетовым обширный материал под названием “Ножки Буша вне закона” (“Советская Россия”, 1999 г., 27 апреля). О чем пишут краснодарцы, оформив свой материал в качестве запроса в Конституционный суд?

“Три научно-практические конференции ученых и производственников, проведенные в Краснодарском крае в 1997-1998 гг., посвященные прогнозированию конкурентоспособности нашей продукции в различных отраслях народного хозяйства, обнаружили, что заниматься производством любого товара при нынешнем экономическом механизме нецелесообразно, потому что она убыточна (неконкурентоспособна), в лучшем случае – на грани убыточности. И это в самой благодатной агроклиматической зоне России!

Конференции выделили два основных момента, которые оказали наибольшее негативное воздействие на экономику за годы реформ. Другие факторы менее значимы и такого глобального влияния не имели.

Первое – приватизация, проведенная повсеместно со значительными нарушениями и нанесшая сокрушительный удар по основным фондам производства.

Но и она является не главной причиной экономического падения, ибо в ходе реформ в равной мере разоряются и гибнут предприятия всех форм собственности – государственной, кооперативной, частной.

Второе – систематическое повышение цен на энергоносители. Именно в этом, подчеркивалось на конференциях, и кроется главная причина развала экономики.

Подняв цены на энергоносители, реформаторы бросили товаропроизводителей России во всех отраслях в одну рыночную конкурентную среду с товаропроизводителями США и других стран “семерки”, которые на мировом рынке жестко диктуют цены на все. В этом и состоит механизм разрушения отечественной экономики, от которого пострадали все отрасли народного хозяйства страны, предприятия всех форм собственности”.

Следует подчеркнуть, что в основе всего этого лежит то, о чем говорилось выше: разрушение советских защитных механизмов при выходе на мировой рынок. Как ни бились рыночники, от Степашина до Зюганова, пытаясь решить вопросы с энергоносителями, в рыночной системе, да еще открытой загранице, им это не удастся. Никаких дотаций не хватит, чтобы доплачивать производителям за более низкие цены, ибо те тоже в капкане мирового рынка и едва сводят концы с концами. Это относится и к тарифам за железнодорожные грузовые перевозки, тем паче в такой огромной стране, как наша. Пассажирский же транспорт во многих странах дотационен, а тут наши рыночники вообще перестарались, лишив людей общения друг с другом, разорвав миллионы семей.

Все можно привести в норму только в общей системе, вернувшись к общенародной собственности как превалирующей (оставим частнику процентов 25 собственности или товарных потоков, не больше!), единому народнохозяйственному комплексу, центральному планированию, госмонополии внешней торговли.

Вот 4 экономических кита, на которых держался Союз и смогла бы удержаться даже усеченная по сравнению с ним Россия.

Все остальное – иллюзии, которые, увы, охватили не только правящие слои, но и НПСР, и КПРФ.

Очень правильно формулирует вопрос все тот же Кондратенко (очень жаль, что мы с ним не знакомы, но я полагаю, что наши краснодарские эконом-географы участвовали в названной выше разработке) (“Завтра”, 1999, №12):

“Семерка развитых капстран создала механизм ограбления мира через политику цен на мировом рынке. Реформаторы встроили Россию в эту политику и тем самым пустили нашу экономику в распыл. Что значат для нас мировые цены на энергоносители? По расчетам теплотехников, в России на поддержание микроклимата в жилом здании требуется энергии в 8 раз больше, чем в США. Затраты на обработку земли, на горючее, семена у нас и в Америке почти одинаковые, но у них благодаря более благоприятным климатическим условиям урожай намного выше. Так как же при одинаковой цене на энергоносители мы сможем конкурировать с американскими товаропроизводителями?

Отказаться от нынешнего экономического курса, угодного мировому сообществу, и ввести новый курс, нужный народам России, нельзя без скандала с сильными мира сего. Любое правительство, которые решится на корректировку курса, неизбежно встретит огромное сопротивление как извне, так и изнутри, и чтобы устоять перед напором мировых финансовых центров и их пятой колонны в России правительство национальных интересов должно иметь солидную опору в стране. Создать такую опору можно только через объединение всех патриотических сил”.

Русский панславизм

Так вопрос, сугубо казалось бы научный, объективно перетек в вопрос политический.

Это в значительной мере касается и вытекающих из естественно-исторических условий России специфических концепций евразийства и панславизма. Между ними, на наш взгляд, нет противоречия, как полагают некоторые.

Напомним поначалу, где название “Азия” относилось когда-то греками к их первобытной родине – к стране, лежащей на Кавказе, где, по приданию, был прикован к скале мифический Прометей, мать и жена которого назывались Азия. Отсюда это название распространилось на вся известную тогда территорию, лежавшую к востоку от Средиземного моря (Малая Азия), а позже, когда очертания материалов стали более известны, закрепилось за огромной территорией к востоку от Средиземного моря. В сущности же и Европы никакой нет, пишет Н.Я. Данилевский (“Россия и Европа”, изд. 6, 1995), а есть западный полуостров Азии, в своей оконечности все более дробящийся и расчленяющийся. Отделяя так или иначе Европу, Евразией можно назвать обширный континент к востоку от нее, но название это ограничивается российской его частью, поскольку это единственная и достаточно большая из стран континента, лежащая и в Европе и в Азии. Не только географически, но и исторически она стала именоваться Евразией, потому как, справедливо пишет Данилевский, “ни истинная скромность, ни истинная гордость не позволяет России считаться Европой” (там же, с.49).

Происхождение панславизма связано с тем, что для всей северной половины континента Европы и Азии характерно освоение этих земель, проживание в них с незапамятных времен славянских племен, населяющих и Восточную и Западную Европу, а ныне и часть Азии. Именно эти народы, стали основополагающей составляющей евразийской концепции, где, с другой стороны, большая роль принадлежит также народам тюркской языковой группы. Обе эти группы смешивались между собой на огромной территории от Дуная до Китая.

В Российскую же империю попала только часть тюркских народов, и только часть, хотя и наибольшая, славянских. За рубежами России сначала оставались лужицкие сорбы, чехи, словаки, югославские народы, болгары, русины, затем, после I Мировой войны поляки, а теперь еще и украинцы с белорусами (правда, они остались в рамках СНГ).

Естественно, тяготение всех этих народов к своему державному центру, образованному великороссами с частью тюркских народов, т.е. к Российской империи, к Советскому Союзу, к современной “усеченной Российской Федерации”. В этом нет ничего удивительного или сомнительного. Недаром сербы говорят (до сих пор!), что нас, мол, с русскими, включая сюда и украинцев, и белорусов, 200 миллионов.

Хорошо известно славянофильство русских мыслителей А.С. Хомякова, И.В. Киреевского, К.С. Аксакова, которое было не столько политическим, сколько общественно-литературным течением, но не мешало сказать о том, что, вероятно, одним из первых панславистов был А.С. Пушкин. Кстати, славянофильство, выступавшее против подражания Западу и русофобии, не обязательно было панславистским, т.е. направленным на объединение в какое-то единое целое всех славянских племен. И Пушкина относили скорее к “западникам”, ошибочно считая, что если он воспринял в себя западную культуру, был воспитан на Вольтере, французских просветителях, а потом на Байроне, Шекспире и Гете, да еще написал “Гаврилиаду”, то уже будто бы и политически, и духовно тяготел к Западу. Это совершенно не так. Пушкин, много ездивший по России, даже и не побывал в Зап. Европе, что тогда было для высших слоев дворянства редкостью. Впрочем, своим поездкам он во многом обязан царским ссылкам, да и его как художника слова не мог не привлекать Черноморский юг России и особенно Кавказ. Какая замечательная поэзия в России обязана сплаву ее, России, и Кавказа! По сути два века русской поэзии идут оттуда.

Но Пушкин был прежде всего патриотом России, и, будучи, одним из умнейших людей своего времени, не мог не понимать значения всеславянского единства. Вопрос он ставил шире, чем кто-либо:

“Славянские ль ручьи

Сольются в русском море,

Оно ль иссякнет,

Вот вопрос?”

О том, что без славянских ручьев “русское море” может иссякнуть, тогда, еще, действительно, никто не помышлял. Теперь же мы видим, как на глазах иссякают живопроизводящие силы русского, украинского и белорусского народов, попавших в зону депопуляции, сокращения численности населения, и не очень отличаются от них и народы Югославии, больше других вместе с восточными славянами пострадавшие в 2-х мировых войнах ХХ века, подорвавших их генетические силы. Германизуются Чехия, Словакия, Хорватия, а в независимой Польше ее западные земли скупаются более богатыми немцами. Пока еще держалась наиболее близкая к нам Словакия, но и там к власти пришел президент из словацких немцев. Болгария же при своих царях придерживалась прогерманской ориентации и в 2-х мировых войнах, получив независимость от России, ее не поддерживала, как не поддерживает и теперь, после поражения социалистической Болгарии.

Это и есть раздрай, созданный многовековой политикой западных недругов России, которую вполне раскусил мудрый Пушкин (см. Франк С. Пушкин об отношении между Россией и Европой, - “Вопросы философии”, 1988, №10. Статья написана эмигрировавшим русским мыслителем (1877-1950 гг. в Мюнхене в 1957 г.).

Именно благодаря уникальному уму Пушкина, воплотившемуся в его многогранном творчестве, русское общество поднялось в XIX веке на ступеньку выше, чем европейское, что не помешало ему в конце ХХ века с грохотом провалиться вниз.

Но главным “певцом” и проповедником панславизма, несомненно был Н.Я. Данилевский, выпустивший свою уникальную книгу “Россия и Европа” в 1868 г. Она стала вновь актуальна сейчас, в результате очередного витка социального и национального переустройства Славянского мира.

Славянство, Славянский мир, в конечном счете Всеславянская федерация – вот на чем заострял внимание в своем огромном, 500-страничном, при крупном формате, сочинении Данилевский.

Он выделил ряд культурно-исторических типов и только славянский тип считал первым и полным четырехосновным культурно-историческим типом, где воплощены деятельность 1) религиозная, 2) культурная, 3) политическая, 4) общественно-экономическая.

Это был прогрессивный мыслитель, считавший оригинальною чертою славянского типа “в первый раз” осуществимое решение “общественно-экономической задачи”. Это решение он видел на основе общинного устройства и землевладения, в чем был близок к Марксу. Его книга – это настоящая Энциклопедия российской действительности, с тысячью примечательных наблюдений.

В порядке отступления отмечу лишь одно из них – по Кавказу, как бы перекликающееся с нашим, т.е. ельцинским временем, временем общенационального позора, ибо и царизм, и Советская власть – каждое из них по-своему – но кавказский вопрос решили. Вот что пишет Данилевский (там же, с.31):

“Что кавказские горцы – и по своей фанатической религии, и по образу жизни и привычкам, и по самому свойству обитаемой ими страны – природные хищники и грабители, никогда не оставлявшие и не могущие оставлять своих соседей в покое, - все это не принимается в расчет. Рыцари без страха и упрека, паладины свободы, да и только! В шотландских горах с небольшим лет сто тому назад жило несколько десятков, а может и сотен тысяч таких же рыцарей свободы; хотя те были и христиане, и пообразованнее, и нравом посмирнее, - да и горы, в которых они жили, не Кавказским чета, - но, однако же, Англия нашла, что нельзя терпеть их гайлендерских привычек, и при удобном случае разогнала на все четыре стороны. А Россия, под страхом клейма гонительницы и угнетательницы свободы, терпи с лишком миллион таких рыцарей, засевших в неисследимых трущобах Кавказа, препятствующих на целые сотни верст кругом всякой мирной оседлости; и, - в ожидании, пока они не присоединятся к первым врагам, которым вздумается напасть на нее с этой стороны, - держи, не предвидя конца, двухсоттысячную армию под ружьем, чтобы сторожить все входы и выходы из этих разбойничьих вертепов. И по этому кавказскому (как и по польскому, как и по восточному, как и по всякому) вопросу можно судить о доброжелательстве Европы к России” (!).

Не рассматривая здесь подробно работу Данилевского, отметим, что он обосновал по сути идею панславизма, нашел ее правильное политическое решение (увы, не осуществившееся) и главное – ясно показал противоречия естественно-исторического характера, разделяющие нас с Западной Европой.

Он заострил внимание на многовековой западно-европейской экспансии на восток, направленной прежде всего против России.

Идеи Данилевского в определенной мере воспринял Сталин, во всяком случае он проводил политическую линию, соответствующую этим идеям, в независимости от того, читал ли он Данилевского или нет.

Примеры противников этих идей – Меттерних, Гитлер, натовцы, внутренний “враг России” – Ельцин, сделавший все, чтобы поломать славянское единство и дружбу. Но идеям этим еще жить и жить.

Иногда отрицательный опыт имеет не меньшее значение, чем положительный. В гибельности того, что мы не смогли противопоставить Западу панславистскую концепцию, убедительно свидетельствуют теперь события в Югославии, где это выявилось в наибольшей мере (вслед за развалом “Варшавского договора”). А проникнись наше общество идеями панславизма, и никогда Западу не удалось бы навязать свою волю ни России, ни Югославии.

24 марта 1999г., с началом агрессии стран НАТО против Югославии, возникла реальная угроза распространения войны на весь Балканский полуостров и ее перерастания в мировой конфликт. Никогда еще со времен гитлеризма так нагло и бесчеловечно не попирались международные нормы, суверенитет государств, право человека на жизнь. Агрессоры готовы залить города и поля Югославии кровью женщин, стариков и младенцев ради своих стратегических целей. Войну западной коалиции, ведомой Соединенными Штатами, нельзя считать результатом стечения обстоятельств или политических просчетов.

Глубинные причины активизации агрессивности НАТО коренятся в самой природе государственно-монополистического империализма, служащего экономической основой стран НАТО и особенно США. Этот международный военно-политический блок призван обеспечивать проведение в жизнь “нового мирового экономического порядка”, суть которого в подчинении большинства менее развитых стран мира экономическим интересам кучки развитых капстран, и прежде всего стран, входящих в НАТО, оставив основное большинство стран в зоне нищеты и бесправия, куда теперь попадает и ельцинская Россия. С ликвидацией СССР этому курсу не оказалось необходимого противовеса.

Но экономическая сторона вопроса этим далеко не исчерпывается.

Дело в том, что современный империализм вырос и даже, если можно так выразиться, “процветает” на военном бизнесе, самом подлом и грязном изо всех.

Вся экономика Соединенных Штатов в особенности зависит от него. Погрязла в нем и экономика Англии и Франции, в меньшей степени - иных европейских стран. С прекращением “холодной войны” этот бизнес с его огромными прибылями оказался под угрозой. Попытки своего рода его реструктуризации не удались. Империализм по своей природе вынужденно порождает войны, даже если он на данном этапе научился проводить свою линию солидарно, с участием всех основных империалистических стран. Да и то мир еще не застрахован от конфронтации между зоной доллара и зоной “евро”, между зоной иены и двумя другими.

Особенно опасны в этом смысле США. Они накопили колоссальную мощь, многие не осознают ее масштабы. Но эта мощь покоится на гнилых подпорках, ибо зависит от экспансии войн и экспансии доллара. И то и другое всему остальному миру не нужны, даже - частично - Западной Европе, тяготящейся американским диктатом. Военный бюджет США достигает 300 млрд. долларов, и вы видите, как агрессия США против Югославии враз пополнила его на 13 млрд., дружно выделенных американским конгрессом, в котором господствуют военно-промышленные монополии и банковские круги. Они вообще диктуют нынешнюю политику США. А какая главная опасность для военного бизнеса? Это, несомненно, международная стабильность, поэтому-то оставшись без военно-политического противовеса в лице СССР, Запад, прежде всего США, не только не укрепил эту стабильность, а, напротив, ее расшатал и ослабил.

США выгодны, если хотите, непрерывные достаточно затяжные войны, они взбадривают ВПК и всю экономику Штатов. То есть она нуждается в непрерывном милитаристском взбадривании, вот в чем вопрос вопросов. Между тем в мире разразился финансовый кризис, вслед за чем прогнозируется вялый экономический рост. С этим напрямую связаны казалось далекие от мировой экономической конъюнктуры новые бомбардировки Ирака, а затем Югославии.

В геополитическом плане США торопятся довершить дело, начатое в результате мирного разгрома СССР, преданного горбачевыми, ельциными, назарбаевыми, шеварднадзе и прочими иудами из иуд. НАТО идет на восток, к границам России, и Югославия, стоящая на независимых позициях, для них как кость в горле. Велико желание “проучить сербов”, хотя на поверхности вся кампания сводится к “несговорчивости Милошевича”, который, кстати, соблюдает в своей стране все демократические нормы, о которых так печется Запад. Хорошо просматривается и антиславянский по сути дела крестовый поход, и то, что правящий режим Болгарии в очередной раз оказался на стороне агрессоров, этого не умаляет, как это было и в двух мировых войнах. Если сломается Сербия, то это станет самым тяжелым ударом для России после преступного и идиотского уничтожения СССР.

Правда, пока удалось избежать полного “слома”, но пока Ельцин в Кремле, все славянство под постоянной угрозой.

Первым крупным шагом в панславистском направлении должен бы стать политический Союз Белоруссии, России и Югославии, к которому просто обязана примкнуть Украина. Если евразийство дает теоретическую основу для сплочения СНГ, то панславизм расширяет границы этого сплочения дальше на запад, до Белграда, Праги, Варшавы, Софии (не останутся в стороне, по мнению Данилевского, и мадьяры, и румыны).

Таким образом, теоретически все вышесказанное доказано. Дело за исторически самым малым – изменением вектора всей российской политики, победой объективных интеграционных тенденций на всей бывшей территории СССР (включаю Прибалтику), действенным отпором западной экспансии, возрождением исторической России – великой и социалистической.

01.07.99