Комендант суда. Суд идет, прошу встать.

Председательствующий. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается. Подсудимый Раковский, вы имеете слово для окончания ваших показаний.

Раковский. Вчера я кончил свои показания на том факте, что я имел после моего разговора с высокопоставленным лицом, близким японскому правительству, три разговора с тем общественным деятелем, возглавляющим крупную общественную организацию в Японии, о котором я говорю.
На втором и на третьем свидании с деятелем, возглавляющим крупную общественную организацию в Японии, у нас были установлены характер тех сведений, которые я обещался передавать японской разведке в Москве, а также и техника этой передачи. Еще в Токио я привлек к этому делу доктора Найда, секретаря краснокрестной делегации, принадлежность которого к подпольной контрреволюционной террористической организации мне уже была известна. Я отправил доктора Найда с моей визитной карточкой к общественному деятелю, и с ним он уговорился, каким образом в Москве, с кем должен доктор Найда встречаться; он и играл роль агента связи между мною и японской разведкой. В Токио я имел еще одну встречу с третьим лицом. Все эти международные конференции, как вам вероятно известно, сопровождаются всякими приемами, обедами, спектаклями, встречами, которые, обыкновенно, являются рамками для ведения очень серьезных разговоров вполне законных, а иногда и незаконных. Я говорю с точки зрения всяких вербовок. Я был представлен этому третьему лицу вторым высокопоставленным лицом. Он попросил меня пойти с ним вместе пить кофе,-это было после ужина-и, засевши за столиком, мы начали разговаривать.
Передавать всю беседу я не буду, и это не нужно, я скажу существо. Беседу со мной он начал с того, что заявил мне: "Нам известно, что вы являетесь ближайшим другом и единомышленником господина Троцкого. Я должен вас попросить, чтобы вы ему написали, что некое правительство недовольно его статьями по китайскому вопросу, а также и поведением китайских троцкистов. Мы вправе ожидать от господина Троцкого иной линии поведения. Господин Троцкий сам должен понимать, что является необходимым для некоего правительства. Входить в подробности не нужно, но ясно, что вызвать инцидент в Китае явилось бы желательным поводом для того, чтобы можно было вмешаться в Китай". Обо всем этом я написал Троцкому-о моих переговорах в Токио, о моих разговорах с Юреневым, о моих встречах и, конечно, об этом последнем предложении.
О всех моих разговорах я ставил также в известность и Юренева. Последнюю неделю я заболел воспалением вен правой ноги и оставался в полпредстве. Я говорю об этом потому, что это давало возможность мне и Юреневу часто видеться. Он приходил ко мне,-в это время другие члены делегации, конечно, отсутствовали-приходил ко мне и мы разговаривали о наших общих троцкистских делах. Юренева сильно смущало одно обстоятельство. "Мы,-говорит,-очутились в таком переплете, что иногда не знаешь, как себя вести. Боишься, как бы, удовлетворив одного из наших контрагентов, не обидеть другого. Вот теперь, например, возникает антагонизм между Англией и Японией в китайском вопросе, а нам приходится иметь связь и с английской, и с японской разведкой..."
Вышинский. Кому это-нам?
Раковский. Троцкистам. "Московский центр, Пятаков в данном случае, жалуется, что Богомолов держит сторону англичан. Мне приходится вот в этом всем ориентироваться"... Я ему сказал: вы преувеличиваете трудность вашего положения. Из чего нужно исходить? Нам, троцкистам, приходится играть в данный момент тремя картами: немецкой, японской и английской. Немецкая карта, по крайней мере, в тот момент для меня была недостаточно ясна. Я лично считал, что не исключено, что Гитлер будет искать сближения с правительством СССР. Я ссылался на политику Ришелье: у себя он истреблял протестантов, а в своей внешней политике заключал союзы с протестантскими германскими князьями. Отношения между Германией и Польшей тогда были все еще в стадии рождения. Япония же является актуальным агрессором против СССР. Японская карта была для нас, троцкистов, чрезвычайно важна, но, с другой стороны, не нужно переоценивать значения Японии как нашего союзника против Советского правительства. Если даже японская агрессия и сможет продвинуться на территорию СССР, она утонет в пространстве и тайге. А что касается Великобритании, здесь дело посерьезнее. Великобритания в данный момент находится в антагонизме с Японией. Я рассказываю наши внутренние разговоры, которые должны показать, почему мы следуем той или иной линии. В данный момент Англия находится в антагонизме с Японией, но не нужно забывать, что Англия возглавила коалицию против французской революции и 25 лет боролась.
Председательствующий. Вы поменьше уходите в область прошлого и побольше говорите насчет троцкистской организации.
Раковский. Таким образом, вывод заключался в том, что нужно держать связь с английской разведкой, а в данный момент направить внимание на японскую разведку.
Вышинский. Я не совсем вас понял. Вы говорите: нужно держать связь с английской разведкой, а внимание направить на японскую разведку.
Раковский. Главное внимание направить.
Вышинский. Значит, надо служить и японской, и английской разведке, а вдобавок еще и германской?
Раковский. Последняя, по моему тогдашнему личному мнению,- как перспектива.
Вышинский. Вы видели из показаний Крестинского, что это была вовсе не перспектива.
Вы лично были связаны с какими разведками?
Раковский. С английской и японской.

Вышинский. А Крестинский? Обвиняемый Крестинский, вы с какой разведкой были связаны?
Крестинский. С немецкой.
Вышинский. В перспективе или реально?
Крестинский. В действительности.

Вышинский. В действительности. Продолжайте, пожалуйста.
Раковский. Я вернулся из Токио, имея в кармане мандат японского шпиона. Мне это нетрудно в теперешних моих настроениях сказать открыто и то, что я раньше перед своей собственной совестью не хотел бы признать, признать открыто, перед гражданским судом. Быстро, в течение нескольких месяцев, можно сказать, я завершил ту эволюцию троцкизма, которую другие троцкисты завершили в течение нескольких лет. Я говорю несколько месяцев потому, что я до этого был вне связи, вне активной деятельности. Троцкизм пережил период пассивного пораженчества, когда он злорадствовал каждому промаху, каждой неудаче партийного строительства и Советского правительства в социалистическом строительстве. И в тот период и в моем лице были уже зацепки с той или иной разведкой. Об этом я буду говорить, о моей связи с английской разведкой. Но это было уже, как я сказал вчера, эпизодически. А второй период, период активного пораженчества, период, когда не ждешь промаха или поражения, промаха во внутренней работе, а начинаешь вызывать вредительства по известной системе и программе, когда не ждешь предложений извне, случайно, а начинаешь искать связь - шпионаж становится системой. Вот эту эволюцию троцкизма-от пассивного пораженчества к активному пораженчеству - я пережил в период 1934 года. Троцкизм раньше выдавал себя за известное идеологическое течение, теперь он полностью себя обнажил в моем лице. В 1934 году я уже видел, что все теоретические и идеологические предпосылки, это все отошло в прошлое, это - все без всякого значения, и в том числе пресловутая, схоластическая теория о невозможности строительства социализма в отдельной стране. Теперь мы становимся школой шпионажа, вредительства, государственной измены, террора. Мы-авангард иностранной агрессии, международного фашизма и не только в СССР, но и в Испании, в Китае, во всем мире. Понятно, что тут была какая-то внутренняя увязка и с нашим прошлым. Никто, я думаю, не подведет знак итога между нами и фашистами. Это было бы извращением всей картины и во вред правде, и во вред борьбе с троцкистами. Тут были другие, далеко идущие расчеты. Вся политика была политикой авантюризма, авантюры, но говорил я себе (я и в разговоре с Юреневым не скрывал), что я пишу Троцкому о том, что мы делаем, - является политикой ва-банк, все за все. Но когда авантюра удается, авантюристов называют великими государственными людьми. Какие у нас расчеты? Я возвращаюсь к разговору с Юреневым потому, что я считаю, что они характерны.
Вот японская агрессия. Она может вызвать внутри колоссальное недовольство, а мы в это время явимся уже как друзья, связанные узами сотрудничества, в роли спасителей родины. И тогда уже будут применять программу относительно Приморья, Приамурья и так далее.
Приехав в Москву, я продолжал болеть до 15 января 1935 года. Присутствующий здесь, между прочим, профессор Плетнев и другие врачи меня лечили. Казаков впрыскивал мне лизаты.
В это время пришел навестить меня Сосновский. Да, я позабыл сообщить одну важную подробность, что Юренев в ответ Пятакову написал письмо тем же способом, конечно, о разведывательной связи и шпионской работе. Написано было симпатическими чернилами. Я поставил его в известность о всех моих разговорах в Японии и передал Сосновскому ответное письмо Юренева Пятакову, написанное симпатическими чернилами. В течение 1935 и в первой половине 1936 года, то есть до процесса Каменева и Зиновьева, я передал через Найда японской разведке пять сообщений. Я не буду говорить о проблемах этих анализов, существенное не в этих проблемах. Главное заключалось в том, что я передавал о влиянии отмены карточной системы на уровень заработной платы, о состоянии колхозов, о выполнении промфинплана. Изложение и выводы сознательно делались резко пессимистически, в сгущенных черных красках. Я это сделал для того, чтобы поощрять аппетиты агрессоров.
В начале 1935 года я получил второе письмо от Троцкого. Он возвращался к своей теме, изложенной в первом письме, и давал директивы о необходимости изолировать Сталина, изолировать Советский Союз в международном отношении. Он развивал уже здесь более конкретную аргументацию, которую следует применить в моей работе по международной изоляции Советского Союза.
Конечно, прежде всего шла речь о левых заграничных элементах. Тут надо играть на их пацифистских чувствах. Надо так представлять дело, что СССР может стать причиной войны. Если же я буду говорить с английскими лейбористами, то надо исходить из того, как английские элементы боятся восстановления обязательной воинской повинности, что неминуемо в случае войны. Поскольку речь шла о правых заграничных элементах, тут дело проще, их настроения против СССР достаточно ясны и определенны. С ними можно говорить открытым языком. Что же касается демократических элементов, то тут надо подходить не лобовым ударом, а обходным движением. И вот представился случай, когда я мог применить эту директиву Троцкого. Это было во время приезда французского премьера Лаваля. Среди журналистов, которые приехали из Франции вместе с Лавалем, был Эмиль Бюре - один мой близкий старый товарищ по Франции, перешедший в лагерь правых республиканцев и ставший директором одной из крупнейших и самых авторитетных французских газет "Л'ордр". Я пошел к нему в гостиницу "Метрополь", поставив себе задачу убедить его, что франко-советское сближение чревато опасностью, что оно может привести к новой превентивной войне со стороны Германии. Я ему заявил, что это не мое только мнение, я ведь знал настроения всей оппозиции, ее пораженческие настроения.
Вышинский. Какой оппозиции? Когда это дело было?
Раковский. Это было в середине 1935 года, когда Лаваль приезжал в Москву.
Вышинский. О какой же оппозиции вы говорите?
Раковский. Я говорю и о правых, и о троцкистах.
Вышинский. Какая же это оппозиция? Это бандитская группа контрреволюционеров.
Раковский. Гражданин Прокурор, вы меня простите, долго этот термин...
Вышинский. Вы в своих объяснениях сегодня вообще допускали целый ряд таких выражений, как будто вы забываете, что дело идет о вас, как о члене контрреволюционной, бандитской, шпионской, диверсионной организации изменников. Я считаю себя обязанным вам об этом напомнить, ведя ваш допрос, и просить вас держаться ближе к существу совершенных вами изменнических преступлений, говорить без философии и тому подобных вещей, которые здесь совершенно не к месту.
Раковский. Бюре мне ответил: Франция не может оставаться изолированной перед растущей милитаризацией Германии. На агрессора нужно надеть смирительную рубашку, это есть единственный способ подавить войну. Об этом ответе я написал Троцкому. Повторяю, это было летом 1935 года, когда Лаваль был в Москве.
В начале января 1936 года мне позвонил Пятаков из Наркомтяжпрома и сказал короткую фразу по-французски: "Наш друг недоволен тобой, ты неактивен". Я положил трубку, так как считал абсолютно неуместным вести подобные разговоры по телефону.
Через некоторое время я встретился с Радеком, и он мне рассказал о поездке Пятакова в Осло. Эта встреча была в начале июля, во время приема международной комиссии по гигиене при Лиге наций. Радек поставил меня в известность о переговорах между немцами и Троцким и просил моего содействия. Он предполагал, что следовало бы поддержать Троцкого в Москве, то есть перед представителями германской разведки в Москве. Я делал по этому поводу некоторые критические замечания, но это не имеет значения. Важно то, что я уезжал на юг вместе с этой делегацией и условился с Радеком, что по приезде с юга я заеду к нему за город, причем Радек дал мне адрес своей дачи в Химках.
Когда я вернулся с юга (это было в конце июля), через очень короткий период времени начался процесс Каменева-Зиновьева, и я Радека больше не видел.
Теперь я возвращаюсь к моей изменнической деятельности до ссылки и начну с показаний относительно того, как я стал агентом "Интеллидженс Сервис".
Дело происходило в конце 1924 года. После падения правительства Макдональда, ко мне в полпредство в Лондоне явились два англичанина - Армстронг и Леккарт, мне лично знакомые.
Вышинский. Кто они такие были?
Раковский. Армстронг - бывший морской офицер, Леккарт и Армстронг составляли часть окружения известного английского крупного капиталиста лорда Инверфорса, бывшего министра кабинета Лойд-Джорджа. С Армстронгом я познакомился еще в Лозанне, вскоре после моего приезда туда, в начале 1923 года во время лозаннских переговоров. Он явился туда и устроил свидание нашего наркома с лордом Керзоном, но это по другой линии.
Вышинский. То есть по какой по другой?
Раковский. По линии форейн-офис.
Вышинский. А ваше знакомство с ним в 1924 году было по какой линии?
Раковский. Первое знакомство, как я сказал, было в Лозанне, а потом я виделся с Армстронгом, который был очень хорошо знаком с морским атташе нашего полпредства Бернсом, и вместе с Армстронгом и Бернсом я имел встречу с лордом Инверфорсом, которая касалась организации кредита, так что я его видел в тот раз...
Вышинский. Меня не интересует, какие встречи у вас были со всякими лордами, а меня интересует ваша преступная деятельность в пользу английской разведки.
Раковский. Но так как вы меня спросили, когда я видел Армстронга...
Вышинский. Я вас спрашивал и вы сказали, что в 1924 году к вам пришел Армстронг.
Раковский. В конце 1924 года.
Вышинский. Что это было ваше знакомство уже по другой линии. Вот я вас и спрашиваю: по какой по другой линии?
Раковский. По линии ведения переговоров для открытия кредита в Англии.
Вышинский. Значит, тоже официальная линия?
Раковский. Линия официальная, где я выполнял директиву.
Вышинский. Каким образом вы оказались завербованным для службы в английском "Интеллидженс Сервис"? Это нас интересует. В этом мы вас обвиняем.
Раковский. Гражданин Прокурор, я понял, что вы меня спрашиваете, когда я познакомился с Армстронгом.
Вышинский. В 1923 году, вы ответили.
Раковский. А потом в Лондоне я его видел и до этого.
Вышинский. Если я вас правильно понял на предварительном следствии и правильно понял то, что содержится в документах предварительного следствия, то вы уже в 1924 году оказались завербованным в качестве агента "Интеллидженс Сервис". Правильно?
Раковский. Правильно.
Вышинский. Скажите, при каких обстоятельствах произошла эта вербовка, при каких обстоятельствах вы сделались агентом "Интеллидженс Сервис" в 1924 году.
Раковский. Я позволю себе повторить этот момент, что после падения правительства Макдональда в ноябре 1924 года ко мне явились Армстронг и Леккарт, с которыми я раньше уже был знаком и по другой линии.
Вышинский. Ну, пожалуйста. Дальше, как произошла ваша вербовка. Я понимаю, что это вам может быть не совсем приятно сейчас говорить, но это необходимо.
Раковский. Я все изложил в своем показании и здесь.
Вышинский. Тогда будьте добры, расскажите именно об этом вопросе, об этом факте, как вас завербовали.
Раковский. Армстронг сказал: "мы питаем к вам большую симпатию, хотим предупредить вас против опасности, которая вам грозит". Он вынул из кармана бумажку, которую предъявил мне.
Вышинский. Что это за бумажка?
Раковский. Это было письмо, написанное на машинке и подписанное моей подложной подписью.
Вышинский. Подложной ли?
Раковский. Подложной.
Вышинский. А куда было адресовано это письмо?
Раковский. Без адресата.
Вышинский. Кому предназначалось?
Раковский. Я расскажу содержание письма.
Вышинский. Вы не хотите, чтобы я вам ставил вопросы?
Раковский. Нет, я не имею права.
Вышинский. Вы имеете право.
Раковский. Пожалуйста, задавайте, может случиться так, что о том, о чем я хочу рассказать, вы зададите вопросы и я охотно отвечу.
Вышинский. Для кого было предназначено это письмо?
Раковский. Это письмо было написано в Германию, а адресата не было.
Вышинский. Письмо было предназначено для Германии?
Раковский. Из содержания вытекало, что оно предполагалось для германского правительства.
Вышинский. Для германской разведки?
Раковский. Возможно.
Вышинский. Что же в этом письме говорилось?
Раковский. В этом письме говорилось, примерно, следующее: "Посылаю вам приложенный список румынских торговых фирм и редакций газет, которые следует привлечь на сторону Германии для привлечения самой Румынии в войну на стороне той же самой Германии".
Вышинский. Что означает такое содержание письма?
Раковский. Содержание письма означало, что у меня с германской разведкой, с германским правительством или какой-то германской организацией существовала связь.
Вышинский. И вы помогали Германии в вербовке на территории Румынии румынских граждан для содействия Германии?
Раковский. Правильно.
Вышинский. Так обстояло дело.
Раковский. Правильно.
Вышинский. А скажите, в Румынии вы были в это время, к которому относится это письмо?
Раковский. Время, к которому относится письмо?
Вышинский. Да.
Раковский. Письмо было помечено из Берна октябрем 1915 года, а в это время меня не было в Берне.
Вышинский. А вы в Румынии были?
Раковский. Был, как же, к рабочему движению я был причастен.
Вышинский. Рабочее движение вы оставьте в стороне, я говорю не о рабочем движении, которому вы изменили по вашим собственным показаниям в 1924 году. Вы сказали, что в 1924 году вы сделались агентом английской разведки?
Раковский. Сделался.
Вышинский. Это есть измена рабочему классу? Давайте здесь уточним, раз мы коснулись этого вопроса.
Раковский. Изменил.
Вышинский. Поэтому поменьше говорите о рабочем движении, а скажите по вопросам, которые ближе к процессу. В каком году вы были в Румынии?
Раковский. В Румынии я был с 1904 по 1907 год и с 1912 по 1917 год.
Вышинский. В период войны вы находились в Румынии?
Раковский. В Румынии.
Вышинский. Чем вы занимались в Румынии официально? Какие у вас были средства к существованию?
Раковский. Мои средства существования?
Вышинский. Да.
Раковский. Я был сыном состоятельного человека.
Вышинский. Кого? В чем состоятельность его выражалась? Фабрикант он был или землевладелец?
Раковский. Мой отец был помещиком.
Вышинский. Помещиком?
Раковский. Да.
Вышинский. Имел какое-нибудь промышленное дело?
Раковский. Промышленного дела не имел.
Вышинский. Какое-нибудь торговое дело?
Раковский. Торговлей не занимался.
Вышинский. Чем занимался?
Раковский. Мой отец умер в 1903 году.
Вышинский. Я вас не упрекаю за вашего отца, вы сами о нем вспомнили. Я спросил - каковы были ваши средства к существованию.
Раковский. Моими средствами к существованию были доходы от имущества отца.
Вышинский. Значит, вы жили на доходы в качестве рантье?
Раковский. В качестве сельского хозяина.
Вышинский. То есть помещика?
Раковский. Да.
Вышинский. Значит, не только ваш отец был помещиком, но и вы были помещиком, эксплуататором?
Раковский. Ну, конечно, я эксплуатировал. Получал же я доходы. Доходы же, как известно, получаются от прибавочной стоимости.
Вышинский. А прибавочная стоимость была в ваших руках?
Раковский. Да, прибавочная стоимость была в моих руках.
Вышинский. Значит, я не ошибаюсь, когда говорю, что вы были помещиком?
Раковский. Не ошибаетесь.
Вышинский. Вот мне важно было выяснить, откуда шли ваши доходы.
Раковский. Но мне важно сказать, на что шли эти доходы.
Вышинский. Это другой разговор. Имели вы тогда отношения с разными помещичьими и капиталистическими кругами в какой бы то ни было мере?
Раковский. Нет, очень мало. Если надо брать деньги в заем в банке, то имел дело с этим банком. Ведь я в самой Румынии жил очень мало.
Вышинский. Но всю войну вы прожили в Румынии?
Раковский. Да.
Вышинский. Я хочу прямо поставить вопрос: у меня есть большое подозрение, что письмо, которое вам предъявил Армстронг, письмо в адрес германской разведки, было подписано не вашим подложным именем, а вами действительно было подписано, потому что вы тогда уже состояли в германской разведке. Правильно это или неправильно?
Раковский. Абсолютно неправильно.
Вышинский. Тогда перейдем к дальнейшему, к вашему сотрудничеству с английской разведкой. Продолжайте.
Раковский. Когда Армстронг и Леккарт предъявили мне этот документ, я сказал: "Да это же грубейший подлог". Документ был помечен Берном 15 октября, а я тогда был в Румынии, а не в Берне. А потом, какой смысл, чтобы я писал германскому правительству о румынских торговых фирмах и о румынских газетах, когда Румыния, являвшаяся десятки лет военным союзником Германии, представляла собой германскую агентуру, там германские фирмы, германские ежедневные газеты имеются, германские банки,-что же я могу им сообщить? Они же в тысячу раз лучше знают, немцы, что собой представляет Румыния и румынские торговые фирмы. Это же абсурд. Это не только подлог, но и нелепый подлог. Тогда они мне заметили: "Вы утверждаете, что является подлогом и письмо Зиновьева, а вот результат: падение правительства Макдональда и предстоящее аннулирование того договора, который вы подписали с английским правительством". Я должен вам заявить, что с самым большим возмущением я им сообщил: вы просто шантажисты. Нет, мы к вам исключительно являемся побуждаемые хорошими чувствами. Знаете ли вы,- они меня спросили,- каким образом вы получили агреман в Англии? Знаю. Они намекали на то обстоятельство, что данный мне агреман в Англии, когда я был назначен впервые в качестве полпреда, был задержан английским правительством, в связи с известной кампанией, которая началась в английской печати; а потом английское правительство дало его, убедившись, что эта кампания основана на клеветнических данных, относительно мнимой речи, которую якобы я произнес в Харькове, что я еду в Англию для того, чтобы организовать социальную революцию. Тогда они мне сказали: нет, вы не все знаете, мы осведомлялись относительно вас у господина Истмена (Истмен - американский троцкист) и узнали о вашей принадлежности к течению мистера Троцкого, о вашей близости с ним. И только вследствие этого обстоятельства "Интеллидженс Сервис" дало агреман на назначение вас полпредом в эту страну. Это заявление изменяло всю ситуацию. Они говорили: "Нет, мы явились сюда не как ваши враги". Я им заявил: прежде всего мне необходимо иметь подтверждение, что вы действительно в данном случае представляете "Интеллидженс Сервис". Через некоторое время я был приглашен на обед в ресторан на улице Оксфорд-стрит, где они меня познакомили с лицом, которое они представили как заведующего русским отделом "Интеллидженс Сервис". Фамилию его я не помню точно, это дело относится к 1924 году, если память не изменяет, - не то Ричардсон, не то Робертсон. Он подтвердил, что Армстронг и Леккарт действуют от имени "Интеллидженс Сервис", что идет речь относительно создания дружественных, близких отношений между известными политическими течениями, что тут не нужно говорить о вульгарном шпионаже и так далее. Но, поскольку сам Ричардсон или Робертсон мне не был известен, я заявил: мне нужно еще подтверждение лица официального, которое я знаю.
Вышинский. А этот ваш собеседник, фамилию какую носил, вы не помните?
Раковский. Я сказал, что не помню точно.
Вышинский. Вы сказали, что Робертсон или Ричардсон?
Раковский. Может быть Никольсон, что-то в этом духе. Они мне обещали, что такое подтверждение я получу. После этого я поехал в Москву. Для меня было важно выиграть время. Я приехал в Москву и сообщил Троцкому. Троцкий говорил, что подложное письмо было предлогом для разговоров, что это такое дело, над которым следует задуматься. Вообще надо учитывать, что наше положение, - говорил Троцкий, - таково, что мы скоро будем сведены на нет. Тебя сняли с Украины, до этого, еще при Ленине, вывели из Центрального Комитета Крестинского, Серебрякова, Преображенского, Смирнова.
Председательствующий. Вы говорите о связи с английской разведкой, а перечисляете кого вывели из Центрального Комитета, в каком году. Это уже известно.
Раковский. Троцкий согласился с тем, чтобы войти в связь с английской разведкой, благословил, так сказать, меня на это дело, оговаривая, что нужно быть осторожнее, что нужно еще выявить, что они могут дать для троцкизма. Возвратившись в Лондон, я вскоре был вызван к одному официальному лицу, которое мне подтвердило, что данное "Интеллидженс Сервис" предложение действительно санкционировано. В свою очередь Армстронг и Леккарт заявили, что агентом связи между мной и ими будет журналист Фарбман. К этому делу в качестве агентов связи я привлек, завербовал еще двух сотрудников полпредства. Это произошло уже в начале 1925 года. Перед отъездом из Лондона я успел передать документ - оценку советской политики в Среднеазиатских национальных республиках, с точки зрения человека, который желает поддержать враждебное отношение к СССР. В октябре того же 1925 года я был переведен полпредом в Париж. Держать непосредственную связь с "Интеллидженс Сервис" мне в этом положении было трудно.
И когда ко мне явился снова Фарбман, то, посоветовавшись с ним, решили привлечь к непосредственному обслуживанию "Интеллидженс Сервис" Мдивани.
Вышинский. Вы обсуждаете вопросы, кого привлечь, а нас интересует, что вы делали, чем занимались в шпионских целях?
Раковский. Вербовкой.
Вышинский. Вы об этом сказали. Дальше, помимо вербовки?
Раковский. Затем мои связи с "Интеллидженс Сервис" прекратились с момента моего отъезда из Лондона, вернее не моя связь, а мои доношения.
Вышинский. Обслуживание.
Раковский. Да.
Вышинский. А потом возобновилось?
Раковский. Да.
Вышинский. В каком году?
Раковский. Через 10 лет.
Вышинский. То есть?
Раковский. Обслуживание возобновилось в начале 1936 года. Через 10 лет возобновились связи.
Вышинский. А потом началось обслуживание?
Раковский. Да.
Вышинский. При каких обстоятельствах возобновились связи?
Раковский. Летом 1934 года, после того, как я вернулся из ссылки, мои связи возобновились. В Москву приехала одна моя знакомая английская женщина, которая напомнила мне, что следует возобновить связи с "Интеллидженс Сервис".
Вышинский. Почему этот вопрос интересовал английскую женщину?
Раковский. Я ее знал в Лондоне. Возможно утверждать, что она сама была связана с "Интеллидженс Сервис".
Вышинский. Иначе говоря, английская разведчица?
Раковский. Да.
Вышинский. Как ее фамилия?
Раковский. Леди Пейджет.
Вышинский. Леди Пейджет. Какое у нее социальное положение?
Раковский. Она известная крупная филантропка; во время войны она имела госпиталь в Киеве.
Вышинский. Вы ее так и считали филантропкой?
Раковский. По совместительству.
Вышинский. Так же, как и вы филантроп по совместительству?
Раковский (молчит).
Вышинский. Вы возобновили эту связь через Пейджет тоже с ведома Троцкого?
Раковский. Нет.
Вышинский. Вы были с Троцким в связи с 1934 года?
Раковский. Был. В 1934 году я ему писал, то есть в 1935 году.
Вышинский. Вы информировали Троцкого об этой своей связи с "Интеллидженс Сервис" через леди Пейджет?
Раковский. Нет.
Вышинский. Специально не информировали?
Раковский. Нет.
Вышинский. Расскажите о том, что вам известно о связях Троцкого с "Интеллидженс Сервис"?
Раковский. Это было накануне ссылки Троцкого в Алма-Ату. Первоначально его должны были направить в Астрахань, но он добивался отмены этого назначения и получил Алма-Ату. Будучи у него на квартире на улице Грановского, я нашел его очень довольным тем, что ему обменяли Астрахань на Алма-Ату. Я удивился - ведь до Алма-Аты надо ехать от Фрунзе несколько дней (тогда там еще не было железной дороги). Он ответил: но зато ближе к китайской границе, и он указал мне на сверток карт. Он дал мне понять, что рассчитывает на побег. Я его спросил, каким же образом через Западный Китай, через песчаные пустыни, через горы, без средств, можно организовать побег. Мне поможет "Интеллидженс Сервис", - сказал Троцкий. И тут он мне строго конфиденциально сообщил, что с 1926 года он вошел в преступную связь с "Интеллидженс Сервис".
Вышинский. Через кого?
Раковский. Через одного из представителей концессии "Лена-Гольдфильдс".
Вышинский. А он имел отношение к этой концессионной фирме?
Раковский. Он был тогда председателем Главконцесскома.
Вышинский. Значит, тогда, когда он был председателем Главконцесскома, он вошел в связь с "Интеллидженс Сервис" через представителя фирмы "Лена-Гольдфильдс"?
Раковский. Вполне правильно. Он мне сообщил еще другой факт: он уже успел оказать известную услугу английской "Интеллидженс Сервис", это относится к началу 1927 года. По его словам, он за некоторые услуги этой организации в свою очередь помог консерваторам осуществить разрыв отношений с СССР, что он указал "Интеллидженс Сервис" как на удобный инцидент на возможность организации налета на Аркос. Он назвал при этом некоторых лондонских троцкистов, работавших там, в том числе Мюллера или Миллера, через которых было обеспечено нахождение в помещении Аркоса специально сфабрикованных документов и что он дал таким образом в руки Джейнсона Хикса (тогдашнего министра внутренних дел) повод к тому, чтобы убедить коллег в необходимости разрыва дипломатических отношений между СССР и Англией. Оппозиция ожидала тогда, что она сможет использовать трудности. Я сам с конца 1924 года был связан с "Интеллидженс Сервис", потому я легко понял все то, что мне говорил Троцкий о его связи с "Интеллидженс Сервис". Я должен сказать, что к 1927 году относится еще один факт из моей изменнической работы. Это - переговоры с правыми капиталистическими кругами во Франции. Дело началось во время июльского пленума 1927 года. После речи Сталина, где он резко выступил против так называемого тезиса о Клемансо Троцкого, я был у Троцкого на обеде и спросил у него: "Я не понимаю, почему так резко ставит вопрос Сталин. В этом сравнении с Клемансо я не вижу ничего особенного". Троцкий мне заметил: "Сталин прекрасно понимает, что он делает, Сталин считает, что если пропасть между оппозицией и партией будет углубляться, то в силу логики вещей
оппозиция должна перейти на последовательные пораженческие позиции". На второй день у меня опять был разговор с Троцким. Он сказал: "Я пришел к выводу о необходимости сделать указание нашим единомышленникам за границей, полпредам и торгпредам, чтобы они зондировали у правых кругов капиталистических стран, где они находятся, в какой степени троцкисты могут рассчитывать на поддержку с их стороны". Я ему сказал, что во Франции приходится иметь дело, главным образом, с Пятаковым. Он просил меня ему об этом сообщить.
Председательствующий. Подсудимый Раковский, то, что вы сейчас говорите, имеет отношение к вашей связи с английской разведкой?
Раковский. Имеет.
Председательствующий. Вы даете показания о вашей связи с английской разведкой. Вы перешли к 1934 году, а теперь возвращаетесь обратно к 1927 году.
Раковский. Я закончил с английской разведкой. Если есть вопросы...
Председательствующий. Я понял, что в 1934 году возобновилась ваша связь и дальнейшая работа в английской разведке, а вы вернулись снова к 1927 году. Скажите, после попыток привлечь вас в английскую разведку в 1934 году, вы принимали какое-нибудь участие в работе английской разведки?
Раковский. Да, я сказал, что в начале 1936 года снова стал обслуживать ее. Я передал анализ новой Конституции с точки зрения отношений периферических республик с центром, причем анализ новой Конституции был дан абсолютно отрицательный.
Председательствующий. Кому вы передали этот анализ?
Раковский. Ко мне явился Донской.
Председательствующий. Какой-такой Донской?
Раковский. Сотрудник Наркомздрава, и я через него передал этот анализ. Это было в начале 1936 года.
Председательствующий. Это были последние сведения?
Раковский. Последние.
Председательствующий (к Вышинскому). У вас есть вопросы?
Вышинский. Нет.
Раковский. Теперь я могу вернуться...
Председательствующий. Тогда уже все.
Вышинский. Нет. Я к этой части объяснений обвиняемого вопросов больше не имею, но он должен предложить свои объяснения.
Председательствующий (к Раковскому). О чем вы хотите еще говорить?
Раковский. Я хочу еще сказать относительно тех переговоров, которые мне поручил вести Троцкий летом 1927 года во Франции.
Председательствующий. Пожалуйста.
Раковский. Я встретился с депутатом Николь из Роэ. Николь - очень крупный льнопрядильщик севера, фабрикант. Я его знал потому, что он покупал у нас лен. Я познакомился с ним еще во время первого приезда в Париж и знал, что он принадлежит к правым республиканским кругам. Когда я встретился с ним, он даже сам начал говорить, потому что о тех инцидентах, которые происходили на пленуме, говорила вся французская печать. Одним словом, по поводу пленума начался разговор. Я его спросил тогда относительно возможностей или перспектив, которые существуют для оппозиции - можно ли искать опоры среди французских капиталистических кругов, которые настроены агрессивно против СССР. Он мне ответил: "Конечно, и в большей мере, чем вы, может быть, сами ожидаете". Но это будет, как он сказал, главным образом, зависеть от двух обстоятельств. Первое обстоятельство - это то, чтобы оппозиция стала действительно реальной силой, а второе обстоятельство - в какой степени она пойдет на концессии французскому капиталу.
Второй разговор я имел в Париже в сентябре тоже 1927 года с депутатом, крупным зерноторговцем Луи Дрейфус. Нужно сказать, что и этот разговор и заключение - аналогичны с теми, которые у меня были с Николем.
Теперь о моих контрреволюционных связях. Я исчерпал уже период перед моей ссылкой, касающийся моей изменнической деятельности. Теперь - о моих контрреволюционных связях. Приехав из ссылки в 1934 году, я встретился с Сосновским и с ним поддерживал связь. В марте 1935 года Сосновский сообщил мне о том, что уже давно, но в какой период, он не указал мне, заключен блок между правыми и троцкистами, что есть полное согласие в целях и в методах - шпионаж, диверсия, вредительство. Он указывал на такую подробность, что правые говорили о преимуществах той тактики, которую они проводили по отношению к партии, потому что в противоположность троцкистам, которые давали открытый бой и таким образом выявили все свои кадры, правые дали директиву, чтобы все их кадры ушли в глубокое подполье и были бы таким образом неуязвимы. Так они сохраняли свои кадры. Я передаю в общих чертах то, что мне сказал тогда Сосновский.
Другим подпольщиком, с которым я встретился в 1934 году, был Крестинский. Я у него был два раза в наркомате в связи с моей поездкой в Токио. Тогда отсутствовал Литвинов, и Крестинский его замещал. Наш первый разговор касался, главным образом, предстоящего выступления в Токио на токийской конференции. Под конец он меня поздравил с заявлением...
Вышинский. С чем?
Раковский. С моим заявлением.
Вышинский. Кому?
Раковский. В ЦК. Я ему заявил, что я вернусь опять на работу. В первый разговор Крестинский посмотрел на меня и ничего не сказал. Происходило какое-то взаимное щупание. Второй раз, когда я его видел, - он сказал, что работает как подпольщик.
Вышинский. Как троцкист?
Раковский. Как троцкист. А относительно содержания работы, когда я приехал из Токио, тогда мы поговорили. Но я должен сказать, что после этого с Крестинским я не виделся и никаких разговоров не было. С Бухариным я встретился в 1934 году на улице, когда он отправлялся читать доклад на конгрессе литераторов. И этим была исчерпана наша встреча. Рыкова я видел один раз в Совнаркоме. Последняя встреча с Сосновским была в декабре 1935 года.
Вышинский. Скажите, как вы могли бы кратко формулировать признание своей вины перед Советским Союзом.
Раковский. Я признаю, что, начиная с 1924 года, я являлся изменником советской социалистической родины.
Вышинский. А ваша сначала фракционная, потом контрреволюционная подпольная троцкистско-преступная деятельность в каком году началась?
Раковский. С Троцким я был лично знаком с 1903 года. Это знакомство укрепилось, и я являлся его близким другом.
Вышинский. Политическим?
Раковский. Политическим, когда касались политических вопросов.
Вышинский. И личным?
Раковский. И личным.
Вышинский. И оставались таковым до последнего времени?
Раковский. И оставался таковым до последнего времени.
Вышинский. Следовательно, почти 35 лет вас связывает политическая и личная дружба с Троцким?
Раковский. Правильно.
Вышинский. Вы вели борьбу против партии и Советского правительства?
Раковский. В 1921 году была дискуссия о профсоюзах, что называется "проба сил". А с конца 1924 года уже создается нелегальная связь, переходящая в рамки Уголовного кодекса.
Вышинский. С 1924 года создаются нелегальные, преступные, караемые советским законом связи и преступная деятельность?
Раковский. Которую я изложил.
Вышинский. Которую вы признали. Во имя чего вы, троцкисты, вели эту борьбу против Советского государства?
Раковский. Во имя захвата власти.
Вышинский. И далее, в каких целях захват власти?
Раковский. Цели сводились, в основном, к ликвидации тех достижений, которые существуют в настоящий момент.
Вышинский. То есть, иначе говоря, к ликвидации социалистического строя?
Раковский. К возвращению, я не говорю открыто, капиталистического строя...
Вышинский. Открыто вы этого не скажете?
Раковский. Я хочу сказать, что в моем сознании не фигурировало это, как открытая, как ясная цель, но в моем подсознании я не могу не отдавать себе отчета, что я на это шел.
Вышинский. Вы исходили из какой предпосылки и из какого прогноза исторического?
Раковский. Прогноз очень неопределенный. Тут была авантюра- oдастся захватить власть-хорошо, не удастся...
Вышинский. Но вы исходили, во-первых, из основного троцкистского тезиса о невозможности построения в СССР, как отдельно взятой стране, при ее экономическом и культурном уровне, социалистического общества.
Раковский. Эта идеологическая предпосылка отпала.
Вышинский. Она впоследствии отпала, потому что заменилась какой-то другой предпосылкой?
Раковский. Никакой идеологической предпосылки не было.
Вышинский. Никакой идеологической предпосылки не было?
Раковский. Нет.
Вышинский. А задача заключалась в озверелой борьбе против социалистического государства, в целях захвата власти в интересах - в конце концов, каких же?
Раковский. Гражданин Прокурор, если я скажу вам, что мы хотели взять власть для того, чтобы ее передать фашистам, мы были бы не только преступниками, какими мы являемся, но были бы дураками. Но...
Вышинский. Но?
Раковский. Но, когда мы думали, что можно захватить власть и ее удержать и не передать фашистам, это было безумие, это утопия.
Вышинский. Следовательно, если бы вам удалось захватить власть, то неизбежно она оказалась бы в руках фашистов?
Раковский. Эту оценку я абсолютно разделяю.
Вышинский. Значит, вы хотели захватить власть при помощи фашистов?
Раковский. При помощи фашистов.
Вышинский. Если фашисты вам обеспечивают захват власти, то власть оказывается в чьих руках?
Раковский. История знает...
Вышинский. Нет, вы историю оставьте в покое.
Раковский. Нет тут единого ответа. Но если хотите, получилось бы нечто вроде петлюровщины на Украине.
Вышинский. "Нечто вроде" зависит от многих обстоятельств, которыми вы не управляете. Я спрашиваю вас, рассчитывали троцкисты и "право-троцкистский блок", представители которого сидят здесь на скамье подсудимых, захватить власть и ликвидировать Советскую власть своими собственными силами?
Раковский. Нет.
Вышинский. Нет. При чьей помощи "право-троцкистский блок" рассчитывал на захват власти? При чьей помощи?
Раковский. При помощи агрессора, фашистского агрессора.
Вышинский. Путем поражения, расчленения СССР и так далее, того, что мы здесь все уже выясняли. Я вас спрашиваю теперь: если ваш блок рассчитывал захватить власть, и это было единственной для вас надеждой, при помощи фашистских агрессоров, то в чьих руках была бы эта власть-в руках блока или в руках фашистских агрессоров?
Раковский. В конце концов она оказалась бы в руках фашистских агрессоров.
Вышинский. И в конце концов и в начале начал. Следовательно, ваш "право-троцкистский блок" являлся, и вы в этом признаете себя виновным, как один из активнейших и виднейших троцкистов и руководителей троцкистского подполья в СССР, - "право-троцкистский блок" являлся одним из отрядов фашистских агрессоров?
Раковский. Признаю.
Вышинский. И вы лично действовали в целях и интересах этого фашизма?
Раковский. Признаю.
Вышинский. Действовали методами шпионажа?
Раковский. Признаю.
Вышинский. Подготовки поражения СССР в предстоящей войне в случае нападения на СССР? Раковский. Признаю.
Вышинский. Подготовки ослабления мощи и обороноспособности СССР методами вредительства, диверсии и террора?
Раковский. Признаю.
Вышинский. Это реальная действительность или фантазия? Или, как вы говорите, авантюра?
Раковский. Вы меня не поняли. Я говорю авантюра в смысле достижения целей, захвата власти.
Вышинский. Конечно, все это авантюра, потому что это несбыточно.
Раковский. Потому что это не удалось бы.
Вышинский. И никогда не удастся.
Раковский. В этом я не сомневаюсь.
Вышинский. Но это реальная программа?
Раковский. Да.
Вышинский. Так было в действительности?
Раковский. Так было, да.
Вышинский. При вашем участии?
Раковский. При моем участии.
Вышинский. Это есть государственная измена, вами совершенная?
Раковский. Я уже сказал.
Вышинский. Это есть не только измена перед Советским государством, но и перед всем международным рабочим движением. В этом вы себя признаете виновным?
Раковский. Признаю.
Вышинский. Вопросов больше нет.
Раковский. Я должен заявить, что я себя признаю в этом виновным с того момента, когда решил давать полные исчерпывающие откровенные показания. В течение 8 месяцев я запирался, отказывался.
Вышинский. Следуя директиве и тактике троцкистов.
Раковский. Тут переносятся старые революционные навыки, переносятся и контрреволюционные навыки.
Вышинский. Какие же у вас революционные навыки? У вас осталась кое-какая фразеология, это другое дело.
Раковский. Но нельзя отрицать, что я принадлежал когда-то...
Вышинский. Но вы были арестованы не когда-то, а теперь. Советской властью, и вы вообразили, что в отношении следственных органов Советского государства вы можете действовать теми старыми методами, которыми вы действовали когда-то, когда были в числе революционеров?
Раковский. Это значит, что я в течение 8 месяцев продолжал жить той же старой троцкистской контрреволюционной идеологией.
Вышинский. Вот я про это и говорю. И не только идеологией, но и тактикой.
Раковский. И тактикой. А потом, если разрешите, я скажу.
Вышинский. А потом, как говорится, разоружились.
Раковский. Я вам скажу, что меня заставило...
Вышинский. Я не возражаю, если кратко об этом скажете, без больших исторических отступлений, я не возражаю.
Раковский. Очень кратко. Как я заявил, я только на 8-м месяце стал давать показания откровенные, касающиеся моей основной деятельности.
Вышинский. Преступной.
Раковский. Преступной своей деятельности, понятно. Но до этого момента у меня много раз возникала мысль: правильно ли я поступаю, что отрицаю. Никто не будет отрицать - заключение, уединение вообще заставляет переоценивать ценности. Но я помню и никогда этого не забуду, пока буду жив, то обстоятельство, которое меня окончательно толкнуло на путь показаний. Во время одного из следствий я узнал, это было летом, во-первых, что разразилась японская агрессия против Китая, против китайского народа, я узнал относительно неприкрытой агрессии Германии и Италии против испанского народа.
Я узнал относительно лихорадочных приготовлений всех фашистских государств для развязывания мировой войны. То, что читатель обыкновенно вычитывает каждый день по маленьким дозам в телеграммах, я это получил сразу в крупной, массивной дозе. Это на меня подействовало потрясающим образом. Передо мной встало все мое прошлое. Оно, конечно, может перекрыться и оно будет уничтожено моим позорным действием, но как внутренний мотив никто и ничего не может с ним сделать. Встало мое прошлое и моя ответственность, и мне стало ясно, что я сам к этому делу причастен и ответственен, что я сам своими изменническими действиями помогал агрессорам. Я знал, что я не один, что я в них питал иллюзии. В эти сети попали бывшие председатели правительства, бывшие наркомы, бывшие замнаркомы, бывшие послы. И тогда я стал сам перед собой следователем, я предстал перед своим собственным судом. Это суд, который никто не будет упрекать в какой бы то ни было пристрастности. Я встал перед своим собственным судом. Я с юных лет отдавал себя рабочему движению и к чему я пришел? Я пришел к тому, что я своими действиями облегчал самую гнусную работу, облегчал то, что фашистские агрессоры подготовляли для уничтожения культуры, цивилизации, всех завоеваний демократии, всех завоеваний рабочего класса.
Вот что меня заставило, вот что устранило мое упрямство, мой ложный стыд, проистекающий из самолюбия, мой страх за свою собственную участь, которая недостойна для людей, которые когда-то участвовали в революционном движении. Мое озлобление, которое несомненно у всех, у одних больше, у других меньше, озлобление против руководства, озлобление против отдельных личностей сыграло огромную роль. Озлобление и честолюбие - это все отошло. Я считал, что отныне моя обязанность - помочь в этой борьбе против агрессора, что я пойду и разоблачу себя полностью и целиком, и я заявил следователю, что с завтрашнего дня я начну давать полные и исчерпывающие показания. Я должен заявить, что те показания, которые я давал сейчас, они являются абсолютно полными, искренними и исчерпывающими.

Председательствующий. Объявляется перерыв на 20 минут.