Я + ТЫ.


Вечерело в промозглом подъезде,
Что-то шамкал Ильич на партсъезде.
Под гитару мурлыкали песни,
Но совсем не об этом рассказ.
Три "семерки" из горлышка пили,
Два семнадцать за что уплатили.
По ноль восемь две "бомбы" открыли,
Все же лучше, чем "Красный кавказ".

     С подоконника ноги свисали,
     Батарею прикрыв "Левисами".
     И на стенах коряво писали
     "Я+ТЫ, знак равно и люблю".
     И струна на ладу дребезжала,
     Что опять от меня убежала
     Электричка, и снова по шпалам
     Я домой по привычке пилю.
                     
Из-за двери жилищка грозила,
Что, мол, только ментам позвонила.
Ты меня в волосах приютила,
Мне "семерками" в щеку дыша.
И шептала, что предки отвалят
На неделю и хату оставят,
Что невинность в заслугу не ставят,
А в постели ты так хороша...

     Столько лет с той поры пролетело,
     Изменились и разум и тело.
     Твой мужик "новый русский"-Отелло,
     Да и я не Ромео давно.
     Новый мир сеет новые песни,
     То дурные, то полные спеси.
     Но охота порою, хоть тресни,
     Повторить, что, увы, не дано.

Что, увы, не дано всем, кто ныне
На тусовках "балдеет" в унынье.
И подъездной девчушечке Нине
Лишь за баксы охота давать.
И у Нинки сегодня кумиры:
Каи Метовы и Титамиры,
Бабки, тачки, прикиды, хавиры.
Ей романтики той не понять!

     Снова вечер стоит на пороге,
     С подоконника свесились ноги.
     И несут с Киселевым "Итоги"
     Из-под двери со смрадом струю.
     Двухкассетник, "Смирноф", посиделки,
     И не знают Наташки и Элки,
     Что таится под слоем побелки:
     "Я+ТЫ, знак равно и ЛЮБЛЮ"!



                    ОСЕНЬ.

За пригорок лето увела,
Птичьи стаи выбила из сил.
На деревья осень пролила
Ручейки оранжевых чернил.

     И в который год, в который раз
     Ты опять с ума меня свела.
     Мне видны следы твоих проказ
     В бирюзе оконного стекла.

          Разбросав прозрачных звезд горох,
          Где пруды осенни и грустны,
          Наполнять готова каждый вдох
          Непохожим запахом весны.

И в любовь поверила сама,
Бабьим летом рану залечив.
И сама свела себя с ума,
И стихи навеяла в ночи.

     Миражу поверив, наугад,
     Мне от снов томящих не уйти.
     И бреду покорно в листопад
     По кольцу трамвайного пути.
                 
Птичьи стаи выбились из сил,
Позабыт недавний сенокос.
Просто осень выкрасила мир
В рыжий цвет девченочьих волос!


                 П р о г у л к а.

Я надену пальто потертое
И привет всем соседям пламенный!
Не удержит меня Лефортово,
Брошусь в ноженьки к Белокаменной.
Чтоб простила и чтоб избавила
Дурака меня непутевого
От лихой игры, где все правила
Плод старания бестолкового.
      А дурак погоняет умника,
      Что не лучше,то только хуже нам.
      Предлагает дыру от бублика
      Вместо завтрака, вместо ужина,
      Телевиденье сплошь гроссирует,
      Томно блеют с эстрады гомики,
      И повсюду меня насилует 
      Прелесть рыночной экономики.
На Полянке гульба-гуляночка,
На Покровке дела абортные.
Где-то в центре предложит самочка
Мне услуги свои эскортные.
Тело белое,лайкра черная,
Прикрывает бандитов братия,
Интеллектом неомраченная
Многоликая демократия.
     Одуревший, забудусь в осени,
     Упрекая себя в беспечности,
     Где деревья на землю сбросили
     Миф о солнце, добре и вечности.
     Где не верилось и не верится
     Нам в свою мечту безмятежную,
     Будто все в муку перемелится
     И укроется мукой снежною.
Прорисована веток кистями
Перспектива бульвара голого,
Здесь в поэтов стреляют листьями,
Попадают свинцом и оловом,
Здесь от выстрелов эхо гулкое
Город хищно глотает арками
И несет его переулками,
Что утыканы иномарками.
     Я надену пальто потертое,
     И привет всем соседям пламенный!
     Не удержит меня Лефортово,
     Брошусь в ноженьки к Белокаменной,
     Чтоб простила и чтоб избавила
     Дурака меня непутевого
     От лихой игры, где все правила
     Плод старания бестолкового.


           Л ю б л и н о.

Звездопад был в Люблино в ночь на среду.
Из окошка осень пахла тобой.
А когда проснулись в среду к обеду,
Холодильник оказался пустой.
Батарея вдоль стены стеклотары,
От твоей помады след на щеке.
И отправился сквозь скверы, бульвары
За продуктами с авоськой в руке.

    Медью бряцали в кармане монеты,
    Поднапрячься - тысяч семь наскрести.
    Только стоит ли печали все это, 
    Коль в угаре пьяном бабьего лета
    Можно Болдинское что-то найти !

Ах, пора, ты очей очарованье.
Из стакана что-то пили втроем.
С кем не помню, где, не знаю названья,
Ведь не местный я в районе твоем.
Гулко бился о полтинник полтинник,
Осень слезы пролила во дворе.
И наверно твой пустой холодильник
Кто-то новый заполнял в октябре.

    Белозубой улыбкой портрета
    У кого ты теперь на пути?
    Только стоит ли печали все это,
    Коль в угаре пьяном бабьего лета
    Можно Болдинское что-то найти.

Звездопад позабыт в бабьем лете,
В ноябре сшил пиджак из долгов.
И узнал я , что с кем-то из этих,
Из каких-то ты вернулась югов.
Ты покрыта свежим слоем загара,
Из машины,он во след за тобой.
Ты и этот - отличная пара,
Вряд ли был холодильник пустой.

    Люблино от дождей без просвета,
    И его до конца не пройти.
    Только стоит ли печали все это,
    Коль в угаре пьяном бабьего лета
    Можно Болдинское что-то найти.

Кореша и пьяны и невзрачны
Рассказали мне в конце января,
Что ты замуж попала удачно 
За того же, должно быть хмыря.
Если встречу вас неосторожно,
Пожелаю, обиды ведь нет,
Чтобы не был ни разу порожним
Холодильник у вас на обед.



            МОСКВАБУРГ.

Пришла весна красна как песенный мотив,
Без боя взяв столицу, не спросивши санкций,
Осколком солнца в лужах не уведомив,
На это дело существующих инстанций.
Уже не так кромолен шок от новостей.
Во снах инфляция проходит стороною.
И неподвластен компетенции властей
Процесс, в народе именуемый весною.

     И такие всюду страсти, вор на воре разной масти.
     Как бездарный драматург
     Навязал в огромной пьесе блеск и рвань в одном замесе
     Натуральный Москвабург.

Сошли снега, взвывают кошки по ночам.
А небо чистое как глазки у Анютки.
Бросая вызов полусонным москвичам,
Дразнят коленками не только проститутки.
В разгаре шоу из Великого Поста.
Спит на асфальте бомж на солнце, жмуря брови.
И укрепляет Храм Спасителя Христа
Раствор для прочности замешанный на крови.

     И такие всюду страсти, вор на воре разной масти.
     Как бездарный драматург
     Навязал в огромной пьесе блеск и рвань в одном замесе
     Натуральный Москвабург.

Все продается от квартиры до жены.
Все покупается и снова продается.
И только либидо не купишь у весны,
Оно бесплатно и беспошлинно дается.
Но не до либидо в Манежке у братвы.
И всем лоточникам, кормильцам префектуры.
Им вместо зелени молоденькой листвы
Кругом мерещатся зеленые купюры.
              
     И такие всюду страсти, вор на воре разной масти.
     Как бездарный драматург
     Навязал в огромной пьесе блеск и рвань в одном замесе
     Натуральный Москвабург.
            
Здесь по конуркам расползутся впопыхах
Все эти те, с пустым карманом и не в злате.
И по коттеджам в "Мерсидессах" и мехах
Все эти те из присловутой новой знати.
Здесь темень спустится на бывший Горький-стрит.
И весь бродвей зажжет огни своих борделей.
И будет вечер тонкой белый ниткой сшит.
И ночь аукнется симфонией капелей.

     И такие всюду страсти, вор на воре разной масти.
     Как бездарный драматург.
     Навязал в огромной пьесе блеск и рвань в одном замесе
     Натуральный Москвабург!



                 Ночь.
 
Мчаться б нам на троечке,
Да с лихой попоечки,
Майской лунной ноченькой, полем, ковылем.
Где леса медвежие,
Поцелуи нежные,
Там, где Сивка сказочный вправду стал конем.

Что слова ненужные,
Да глаза замужние.
Только за околицей я, да соловьи...
Спишет пригрешение
Звездное кружение.
Ты моею суженой станешь до зари.

Околдуют лешие,
Позабудем грешные
Про кресты погостные, горе и беду.
Светит лес гнилушками,
Бряцнем громко кружками,
Чтоб спугнуть русалочку зыбкую в пруду.

Не пугайся, Любушка,
Слаще станет губушка,
Поцелуи жаркие обожгут язык.
После пира с водкою,
Жизнь косовороткою,
Коль непохмеленная, давит на кадык.

Жаль, что все кончается,
Изредка случается
В мае ночь короткая, а любовь как мед,
Сколько б не купались мы
В росах предрассветной тьмы,
По губам прокапала, не попала в рот!

   1 Куплет.

15 апреля 1997 года.



               СВЕТОЧКА.

Когда зима с ума сойдет от плагиата
Капельной музыки, написанной весной,
Кошачий март у телефона-автомата
Вдруг замурлычит захмелевший и шальной,
Я от соседушки назойливой устану,
Что домогаться будет в раз очередной.
Я о тебе припомню, ангел мой Светлана,
Себе гранененький налив для отходной.

В развале пьянка, полусонные соседи
С полночной тупостью глядят из-за стола.
Залили бельма косорылые медведи
И будут бить друг другу морды до утра.
Я напоследок полаккорда, два стакана,
Заехав декою соседушке в мурло.
-Спасибо, Светочка, что любишь хулигана,
Ведь я то знаю как такое тяжело!

Я без шарфа и без рубля, в одном ботинке,
Сапфиром светится фонарь по всей скуле.
Но я сегодня не к Наташке, не к Маринке,
Я еду к Светочке, Светуле, Светуле...
Гудок, щелчок, жетон проскочит в щель как двушка,
А, значит, ждешь, не спишь, подушку теребя.
Я виновато промычу:-Встречай, подружка,
И расплатись за тачку, нету ни копья!

-Алло, такси, мне на Остоженку, годится?
-Ну ты стервец, за полминуты четвертной!
Я еду к женщине, мне дома не сидится.
Ну не козли, чувак, согласен, черт с тобой!
Ах, Света, Светочка, Светланочка, Светуля,
Ты лучик света в темном царстве и в судьбе.
Сквозь катаклизмы, нарсуды, запои, пули
Я возвращаюсь каждый раз к одной тебе!

Ты у подъезда ждешь, платок стянув булавкой
И из под шубки край халатика торчит.
Молчи капель, не вой по трубам гадкой шавкой
И так сердечко оглушительно стучит.
Но нам с тобою не страшны любые бабы,
Ты мне одна толчок к поэзии дала.
Пусть Городницкий там поет про баобабы
И в мыслях спит с женой французского посла.

Автопилотом приведет к тебе сознанье,
А что я пьян опять, так ты меня прости!
И будут речи, поцелуи, обниманья,
Когда сквозь оттепель примчит меня такси.
И поцелуи те прелестнее фиалок,
Тех, что когда-нибудь тебе я подарю.
И мы расстаем где-то в дебрях коммуналок,
Как на икону помолившись на зорю!



                   ГОЛГОФА.

Снова вечер пуст, ночь длинна как век.
Ветер, веток хруст, да подталый снег.
С неба дождь и грусть сыплят неспроста,
Заливая Русь, словно кровь Христа.
     Мне не спеть, не взвыть, не сойти с ума.
     Заставляет жить в слякоти зима.
     Раззудясь кайлом, не пойти на риск,
     Чтоб влепиться лбом в мертвый лунный диск.
Чтоб с размаху ХРЯСТЬ! Да одни слова..
Шлепнусь рожей в грязь, вот и все дела.
Подымусь под смех ражих дураков,
Отряхая снег с криком петухов.
     На меня и змей пожалеет жал.
     Мне не жаль людей и себя не жаль.
     -Сам небось помрет!-скажут палачи.
     И стрела минет, что летит в ночи.
На судьбу мою нет ни жал, ни стрел.
Я б погиб в бою, знать не мой удел.
Ублажаю плоть, и не манит свет.
Не карай, Господь, мой декабрьский бред!
     Над Голгофой ночь, мрак и ветра вой.
     Вот и сутки прочь, вот и год долой.
     С неба дождь и грусть сыплят неспроста,
     Заливая Русь, словно кровь Христа.



                  Романс

Ах, как легко холодною рукой
Взвести курок, в висок себе прицелясь!
Когда под снегом поле за рекой,
И зимний ветер хлещет тонкий вереск.

Когда зима на век, не на года,
Быть может это выход, господа?!

Пусть декабрем подписан приговор,
И за окном метели поволока,
Но остановит чей-то странный взор
Как изо сна, забытого далека...

И пистолет осечку даст тогда...
Так стоит жить, наверно, господа!

Осточертели скучные слова,
Пустые дамы, светские интриги...
Но закружит весною голова,
И не удержат Вас в тоске вериги.

И все сойдет как вешняя вода.
Зимой стреляться пошло господа!

Там, где апреля призрачный фасад,
Где нету лжи, где нет непостоянства,
Там непременно сбудится расклад
Весенних звезд волшебного пасьянса.

И вздрогнут свечи странно как тогда...
Так стоит жить, наверно, господа!


12 апреля 1997 года.



                  Еврейский броневик

Чтож ты, сволочь, так газуешь, под моим окном ночным?
На кого ты негодуешь, выпуская едкий дым.
Без гармошки ты водила или просто хам ночной,
Твой мотор ревет постыло, нарушая мой покой.
     А вернее  беспокойство и скорей вертеп души.
     Ты уж лучше успокойся, лучше фары потуши.
     Все хреново в этом мире, бабы суки, жизнь дерьмо.
     Да еще в своей квартире мне уснуть не суждено.
Я б в своей пустой постели может вправду бы заснул,
Позабыв на самом деле и психушку и загул.
Может, думал вены вскрою, смаканув последний миг.
Ты ж поставил подо мною свой еврейский броневик!
     Так проваливай отсюда, не мозоль мои глаза!
     Ишь, чего удумал, чудо, побибикать в три часа!
     Твой хреновй "Жопорожец" кое-где уже сидит.
     Щас вот выйду, дам по роже, враз укатишь, паразит!
Ну, ей-богу, не обидно ль, головой в капот залез,
Про себя представив, видно шестисотый "Мерседесс".
Ты, Кулибин, выпей брома, ведь чумазою возней
Ты садируешь три дома тракториной трескотней.
     Как не жаль тебе сцепленья и коробки передач.
     Нету в жизни мне везенья и покою нет, хоть плачь!
     Я утюг достану вечный, брошу, крышу проломлю...
     И поставлю в церкви свечку за амфибию твою!



             ЭРОТИЧЕСКАЯ   ФАНТАЗИЯ.

Скоро будет гололедить, скоро снег пойдет опять.
Разреши тобой побредить, разреши мне помечтать.
Побороть я не сумею подступившую тоску.
Возвращайся поскорее в загулявшую Москву!

Отгорает бабье лето и скудеет листопад.
Водку пьют, гуляют где-то, я ж брожу как психопат.
Ночью звезды хороводят, днем свод неба голубой.
Очарован я, выходит, длинноногою тобой!

Снова светит полнолунье через левое плечо.
Подари мне ночь безумья тыщу и одну еще,
Мужу что-нибудь навешай, как ведется на Руси,
И явись во тьме кромешной в фиолетовом такси!

Прояви же обожанье в бурных ласках до утра,
Но, учти, что воздержанье не доводит до добра.
Только стоит ли стесняться первородного грешка?!
Может лучше повстречаться нам до первого снежка?

Стыд отбросим в скучном прошлом, наслажденье впереди!
Утром к мужу, если тошно, оставайся, не ходи!
А не то я не сумею побороть свою тоску.
Возвращайся поскорее в загулявшую Москву!


               Хулиганская.

Все началось с того,что вышел просто так
Во двор убожества хрущевок Хорошевки.
Намотан галстук на кулак, и получил тогда в пятак
Хмырь из 8"А" в дворовой потасовке.
    Я был примерный пионер, четвертый класс,
    Надежда взрослых и жилец библиотеки.
    Надулись сливы вместо глаз, но все шарахнулись:-Атас!
    Когда я взял кирпич и бросил для потехи.
Взревел:-Убью! Кирпич в руке и по пятам.
Побит, победушка одержана непросто.
Из окон бабы тут и там кричали:-Вот он,хулиган,
Побил детишек ростом метр девяносто!
    Как на дрожжах поднялся мой авторитет.
    Пошла гитара в ход, портвейн и сигаретки.
    И мне уже в двенадцать лет совали руку и "привет",
    Все даже те, кто отмотал по малолетке.
От матершины в моих девственных устах
Учителям порой хотелось застрелиться.
Я вечно в уличных понтах, и в остановленных лифтах
Я заусенцами колготки рвал девицам...
     А в детской комнате грудастая мадам
     С ужасной оспою, в погонах возле стенки,
     Все бормотала завсегда:-Какой ты, Леня, хулиган!
     Тараща толстые венозные коленки.
Мне во дворе малина жизнь и крем-брюле.
Мой номер раз, я не в шестых и не в десятых.
Ни разу не был "на нуле", тельняжка, кепочка букле
И джинсы "Вранглер" по моде семидесятых.
     Я очень резким проконал у деловых.
     Во всей округе не отъыщется жигана,
     И нету телок центровых и всяких прочих и других,
     Кто б не слыхал хоть раз про Леньку - хулигана!
Тряслись мамаши за порядочных детей
Их уводили прочь от улиц и дурмана,
Домой тащили поскороей своих созревших дочерей,
Что взглядом жадно пожирали хулигана.
     И хоть давно, увы, мой пыл уже не тот,
     И хоть года уже не те, не так уж важно!
     Как  многослойный бутерброд мой появляется живот,
     Ну а за ним уж я гребу себе вольяжно.
Я заявлюсь к вам в мае, может в феврале.
Не обижайтесь за отбитую печенку!
С густой жетиной на скуле, надену кепочку букле
На, от забот весьма редеющую, челку.
     Не прячьте,мамы, перезревших дочерей!
     Мужьям-ревнивцам, правда, будет не до смеха!
     Кому-то будет веселей, кому-то станет похилей.
     К вам снова в гости Ленька-хулиган приехал!


           НЕ   БОЙТЕСЬ,   МАДАМ.

Ваш муж-кошелек в философских годах, 
Меж вами любовь, да совет.
При бабках крутых не смутит никогда
Разрыв в тридцать с хвостиком лет.
С притворностью томной, дыша горячо,
Я сам это видел не раз,
Вы клали ладони ему на плечо
Вся в норке, блестя как алмаз.

     Ну, что же, мадам, раз я не Ван Дам,
     Романа не будет, а жаль!
     Не бойтесь, мадам, вы здесь, а я там,
     Где круга Полярного шаль.

Он вас из моделей в икону возвел
На зависть друзей и врагов.
Прикрыть лысый череп зазорным не счел
Коллекцией дивных рогов.
И вы к Рождеству закажите ему,
Подняв манкий бюст как престиж,
Чтоб вам в упаковке доставил к столу
Канары, Нью-Йорк и Париж.

     Ну, что же, мадам, вы любите хлам
     Высокой валютной цены.
     А я лишь смогу подарить Магадан
     При желтом сиянье луну.

Однажды весной в лесопарке в Москве,
Мурлыча давнишний мотив,
Случайно вас встречу как призрак во сне
С собакой его бульмастиф.
И вы возмутитесь:-Вот смотрит нахал!
Узнавши, опустите взор.
Чтоб этот нечаянный взгляд не поймал
Охранник и он же шофер.

     Не бойтесь, мадам, я вас не продам,
     Не трону семейный очаг.
     Что было тогда-все стерли года.
     Прощаю, прощайте, прощай!

     Ну, что же, мадам, вы любите хлам
     Высокой валютной цены.
     А я лишь смогу подарить Магадан
     При желтом сиянье луны!



             МОНОЛОГ ЕВРЕЙСКОЙ НЕВЕСТЫ.

Мне замуж нужно выйти поскорее,
Налелись груди, дынями висят.
Найдите же мне толстого еврея, 
Чтоб с бабками и лет за пятьдесят.
     Послала объявление в газету.
     И мне визиты их проели плешь.
     Я, мамочка, скажу вам по секрету:-
     -Не повалявши мужа, не поешь!
То импотент, а то характер свинский, 
То нищий мент, то гомик, а то мразь!
Вот если бы такой как Шуфутинский, 
То я б с полоборота завелась!
     Ему б сказала:-Мойша, плиз сит даун!
     -Хау дую ду? Не хочите ли вы?
     Ну, в крайности такой как Розенбаум,
     Чтоб с сексуальным видом головы!
Ах, мама, я тащусь от плечик узких,
От волосатых толстых животов!
Ну, хоть бы клюнул кто из "новых русских",
Но только непременно из жидов!
     Ну кто сейчас захочет эскимоса?
     Кто с чуркой свяжет юную судьбу?
     За месяц жизни с гоем-кровососом,
     С грудями вместе вылетишь в трубу!
Раскинь, маман, на дальнюю дорогу.
Антисемиты пусть горят огнем!
Объединимся через синагогу,
"Хава нагива" вместе запоем!
     Звонят в дверях-откройте поскорее!
     Налились груди, дынями висят.
     Найдите же мне толстого еврея,
     Чтоб с бабками и лет за шестьдесят!



             КОЛЮЧАЯ НОСТАЛЬГИЯ.

А помнишь яблоневый снег
В садах, где пряталась луна?
В потемках глаз зеленых свет?
И дождь волос, что цвета льна?

Церквушки купол за рекой
И май безумный впереди.
И под настойчивой рукой
Упругость девичьей груди.

Припев:    А времечко все долбит в темечко,
           А жизнь в цепях идет наоборот.
           Где ж девочка, моя напевочка?
           Все дальше, дальше ты за годом год...

Опять ругается конвой,
Залился сукой вертухай.
А мне все чудится с тобой
Из-за реки далекий май.

В бараке песню не спою,
Под шум таежного дождя,
Как фотокарточку твою
Целую ночью как тебя.

Припев:    А времечко все долбит в темечко,
           А жизнь в цепях идет наоборот,
           Где ж девочка, моя напевочка?
           Все дальше, дальше ты за годом год...

Эх, поскорей бы позабыть,
На ране соль томящих снов.
Иначе только волком выть
В квадрате вышек-куполов.

Но снится ночью не побег,
А лен волос и соловьи...
На зону выпал первый снег,
Сверкая как глаза твои.

Припев:    А времечко все долбит в темечко,
           А жизнь в цепях идет наоборот,
           Где ж девочка, моя напевочка?
           Все дальше, дальше ты за годом год...



          ГДЕ  ВЫ  НЫНЧЕ,  ПОРУЧИК  ГАЛИЦЫН

Где вы нынче, поручик Галицын? 
У Звездинского что ли спросить?
Нас читала эпоха по лицам,
Чтоб потом в лагеря засадить.
Колокольным стихающим звоном
Под пером остывала строка.
Уголовным московским ОМОНом
Продолжает дела ВЧКа.
              
     Кто петух, кто лопух, кто "в законе",
     В Магадане, в Инте, в Воркуте...
     В номерных телогрейках на зоне
     За колючкой, согласно статье.
     Тянет хвоей от лесоповала,
     За баланду идем на рекорд.
     Нас по пальцам эпоха считала,
     Чтоб мы пели про Ванинский порт.

Смрад и прелость тюремной шамовки,
Дни и ночи лампадой чадят.
И не спят мусора на Петровке,
На Лубянке чекисты не спят.
Нынче заросли чертополоха,
Там, где Феликс стоял упырем.
Но на ухо все шепчет эпоха:
-Был бы фраер- статью подберем!

     Вы корнета нигде не встречали?
     - Он в Париже, видать, убежал.
     А колеса по рельсам стучали,
     А кондуктор на тормоз не жал.
     На Трехглинке под комьями глины
     Позабыт легендарный Бекас.
     И эпоха слезой Магдалины
     Окропляет в распятии нас.

Вот и все, незабвенный поручик...
И кого в том теперь обвинять,
Что приказ был когда-то получен
Под Ростовом вам насмерть стоять.
Развлекается ВОХРа лесгинкой,
И эпоха, иди- посмотри,
Бьет по ребрам ментовской дубинкой
Под названьем РД-73.

     Где вы нынче, поручик Галицын?
     У Звездинского что ли спросить?
     Нас читала эпоха по лицам,
     Чтоб потом в лагеря засадить...



           БАЛЛАДА О ЛЕТАЮЩИХ ТАРЕЛКАХ.

Мне все талдычат, что я червь, пигмей и клоп,
Зажглась планета на лиловом небосклоне.
С не таращится амеба в телескоп,
Как я гляжу программу "Вести" на балконе.
И ей плевать на широту и долготу,
На все плевать, на что и харкнешь - то не очень.
И я с надеждою взираю в высоту,
Вдруг там тарелка или блюдце среди ночи!

И я уверен:- это именно ко мне,
Сойдут в скафандрах, не потребуют к ответу.
К кому ж еще, коль все иные спят в стране?
Они заявятся к неспящему поэту!
Ко мне завалится зеленый гумано.
Совсем незлобный, даже очень симпатичный.
Я, пристыдившись, тихо выброшу в окно
Очередной свой гореромансик неприличный.

Я им поведаю о бытие своем,
Как я от смеха горько плачу в день зарплаты.
Они, послушая, пойдут иным путем,
Но вряд ли тем, что где-то, кто-то шел когда-то...
В момент решат вопрос насущный половой.
И что я гений, просто не покажут виду,
И на планету пригласят меня с собой,
Где нет зарплаты, уголовки, баб и СПИДу!

Невозможно о возвышенном мечтать,
Когда на улице ругаются неслабо.
Так эротично за стеной ложаться спать,
Что мысль к субстанции одной- с названьем баба.
В расстройстве полном выбираюсь на балкон,
В момент за полночь забежавших стрелок.
И созерцаю потемневший небосклон,
Где нет средь звезд летающих тарелок.



           Уралочка - вралочка.
 
Мы с тобою распрощались шепотом,
Потому что на вокзале гвалт стоял.
Вечер в ноги у Урала лег котом,
Взгляд твой делал вид что верил, голос врал.

Надо б , девочка , привыкнуть к казусам,
В рупор голос об отправке пропоет.
На поверку оказалось кактусом,
Что тебе мечталось розой целый год

Припев:     Ну,чтож, Уралочка,прощай
            В полночном пенье проводов,
            И напоследок не стращай 
            Своей мамашей в сто пудов.
            Я перед нею устою,
            Но, демонстрируя свой срам,
            Дешевку - вралочку свою
            Вдогонку вешай фраерам.
            Совсем дешевым фраерам.

Понимаю, что Москва так лакома.
Год халявы , где рыжье и где хрусты,
Но смываюсь я как черт от ладана
От твоей провинциальной простоты.

Акварель дожди размоют блеклую,
Не заказывай межгородом скандал.
Я в своем лице прописку легкую,
Извини , что для тебя не оправдал.

Припев.

Изподпалочные ласки боязны,
Ведь таких как ты на свете пруд пруди,
Уползай к своей гряде от поезда,
Отшипела ты змеею на груди.

Мы с тобою распрощались шепотом,
Потому что на вокзале гвалт стоял.
Вечер в ноги у Урала лег котом,
Взгляд твой делал вид , что верил, голос врал.